– Тш… Очухалась, – услышала я за спиной чей-то голос и довольное гоготание.
Замерев и напрягшись, я пыталась сообразить, что могу сделать. На ягодицу мне легла большая горячая ладонь, и только тут я поняла, что на мне нет одежды. Рука полежала так секунду, а затем раздался звонкий шлепок. Стыд залил мои щёки краской, но на сей раз в нём не было никакого удовольствия. Я знала, что их много, и руки у них были совсем как в тех отвратительных видениях, что посещали меня при мысли о мужчинах иных рас – потные, горячие и жадные.
– Правила помним, – прозвучал голос Вепря совсем рядом. – Никаких следов.
– А то, – и тут же я ощутила болезненный удар по почкам, который заставил меня выругаться в голос.
Ещё несколько рук оказалось у меня на заднице. Я стиснула зубы, чувствуя, что говорить в таком положении нет смысла, любые мои слова могли только вызвать новые приступы смеха.
– Я тебя на части порву, – процедила я сквозь зубы.
Не слушая моей непрекращающейся ругани, Вепрь отвесил мне оплеуху.
Что было потом я помнила смутно – помнила только, что было очень больно, и очень стыдно.
Я продолжала стискивать зубы, убеждая себя, что сотру их в порошок, но верилось в это мало.
В какой момент всё закончилось, я поняла с трудом. Просто звякнули наручники, и тело безвольно осело на пол. Я лежала так, по уши в какой-то дряни, и пыталась не думать о том, что произошло. Нужно было встать. Я подняла руки, чтобы убрать упавшие на глаза растрепавшиеся волосы, и только тут поняла, почему до сих пор пребывала во тьме. Мешок. Снова мешок.
Я сорвала его с яростью и отбросила в сторону. Попыталась вскочить и пнуть его ногой напоследок, но рухнула, расшибая колени и замерла, стоя на четвереньках. Я простояла так несколько секунд старательно выгоняя любые – вообще любые – мысли из головы. Потом повернула голову, оглядываясь, и поняла, что нахожусь в каком-то подвале. Одежда валялась неподалёку. Всё тело ныло, к горлу подкатывала тошнота. Но оставаться здесь было себе дороже и подхватив с пола рубаху я поспешно принялась натягивать её на себя.
***
Выбравшись на свет из этого чулана, я первым делом нашла бочку с водой. Темнота окончательно опустилась на посёлок, но мне было всё равно. Я кое-как отволокла бочку за угол ближайшего домишки и, стянув одежду, принялась отмываться. Долго тёрла бёдра и спину, а затем так же долго отстирывала запачканные о тело рубашку и брюки. Успокоилась лишь тогда, когда окончательно лишилась сил. Возбуждение и потребность что-то делать сошли на нет так же быстро, как и появились, и я медленно поплелась к баракам, надеясь отоспаться. Боль понемногу притуплялась – и то лишь потому, что эридиум ещё не довёл меня до ручки. Если я проторчу в этом проклятом месте еще немного, раны станут заживать даже дольше, чем у людей.
Уже проходя по своему этажу, я поняла, что мне предстоит войти в камеру, где, ухмыляясь, лежит на нарах Вепрь. Его масляные глаза будут смотреть на меня, зная каждый уголочек тела, спрятанный под одеждой. Это казалось невозможным.
Спасение и наказание пришло в лице конвоя с мешком в руках. Я содрогнулась, представив, что снова окажусь в темноте и неизвестности, без возможности сопротивляться. Но выбора не было. На голову мне натянули отвратительную колючую мешковину, и привычно поволокли прочь, не обращая внимания на то, что я еле переставляю ноги – каждый шаг отдавался болью. Меня затолкали в знакомую комнату, и я пошатнувшись прислонилась к двери.
