Смеркалось, кляча едва переставляла ноги, копыта гулко топали по песчаной дороге, я задремала. Вдруг кто-то тронул меня за плечо, дернувшись, обернулась:
– Где мой перстень, ты что, обчистила меня? – взвизгнул очнувшийся пьянчуга.
– Хозяин трактира предлагал отдать тебя на потеху орку, спасибо скажи, что перстень подошел больше, – нашлась я.
На лице с низким лбом и с густыми нависающими кустами бровей промелькнули следы раздумий.
– Это кольцо моей бабки, поворачивай! – потребовал возница.
– Медный перстень с треснутым камнем? Тоже мне, фамильная ценность, – огрызнулась я.
– Поворачивай, сказал! – потребовал пассажир и немного подумав, пригрозил, – иначе расскажу, как ты мне по морде заехала.
– А я как ты пропил пять сартин на мою похлебку, – напомнила я про свой несостоявшийся ужин.
– Поворачивай, глупая девка! – рявкнул возница, – мне жалованья за день не будет, а для тебя я розги попрошу! Я швырнула ему в лицо вожжи, угрюмый компаньон принял их, молча пересев вперёд.
Устроившись сзади, задремала, обратной дороги было не избежать. Асестим встречал нас в рассветном зареве могучими серыми стенами, такими же израненными в боях, как и моё тело. Эти камни помнили вторжение магиконцев, битвы за тихарийские поля с эльфами и нападки азагуров, после которых люди уплачивают дань до сих пор. Когда вернусь в Гурию, как свободный гражданин, тоже буду получать содержание от короля, те самые деньги, что уплачивают азагурам все соседи в обмен на мир. Должно быть, именно поэтому у нас сложные отношения с остальными обитателями Дарона – нас недолюбливают, – хотя за пятьсот лет мира они должны бы оставаться благодарны.
Раньше азагурам было худо: соседи считали своим долгом пройтись по городам и забрать последнее. Маги выезжали в земли Гурии, чтобы отточить навыки адептов и проверить смертоносность артефактов, эльфы и люди не брезговали бессмертными рабами, а уж что творили кровожадные орки! О выходках одного из клыкастых до сих пор ходили жуткие байки, а имя одного орка – Гхусейман, – и вовсе стало ругательством.
Прихватив с собой пару драконов, любой князёк уносил сотни жизней и всё, что ему понравилось в Гурии.
Но потом на трон взошел Барион Железный, объединив воюющие города, прекратил междоусобицы и дал отпор нападкам. Перебив в славных сражениях всех драконов и избавившись от драконьих зубов и костей, обитатели Гурии сложили пару-тройку баллад и принялись вновь готовиться. Сильные руки были таковыми всегда, особенно сжимая рукоять меча, ноздри чуяли по-звериному, ноги не знали усталости много верст. Мы ничего не умели, кроме войны, рождаясь и умирая лишь для неё. Нас останавливали только драконы и старость, которой мы ожидали почти тысячу лет. Потому бессмертная орда под рукой Бариона Железного триста с лишним лет не давала расслабиться оркам, магиконцы не успевали отстраивать разрушенные башни, остроухие плакали над горящими лесами, а людей пугало даже упоминание о восточных соседях.
Но то время ушло в баллады с кончиной великого короля: старость забирает к себе даже великих. И наступило молчание. Кто бы знал, что великих воинов можно победить не славной битвой, а ежегодным содержанием? Ни одной войны, ни одного похода за пять сотен лет! Азагуры захирели, как грифон в клетке, разучившись не только воевать, но и думать. И коротали свой длинный век за кружкой эля, забыв о наследии предков, ничего не желая, не строя прекрасного и не приумножая великое.
