Каден попытался вспомнить.
– Я не уверен. Их нет в сама-ане… но я думал в основном о козе.
– Похоже, твои хваленые золотые глаза могут видеть не больше чем любые другие.
Каден моргнул от неожиданности. Еще ни один умиал не упоминал в разговоре его глаза – это было бы почти как упомянуть о его отце или о его происхождении. У хин было принято полное равенство. Послушники были послушниками, ученики – учениками, а старшие монахи все были равны перед Пустым Богом. Тем не менее глаза Кадена действительно выделяли его среди других. Тан назвал их «золотыми», однако на самом деле его радужные оболочки сияли. Ребенком Каден часто смотрел в глаза своего отца – такие глаза были у всех аннурских императоров, – поражаясь тому, как они горят, постоянно меняя цвет. Порой они яростно пылали, как факел под порывом ветра, порой тихонько тлели темными красными углями. Его сестра Адер тоже была обладательницей особенных глаз, хотя у нее они скорее искрились и вспыхивали, словно костер, разложенный из сырых прутиков. Будучи старшей среди детей императора, Адер редко останавливала свой яркий взгляд на младших братьях, а когда это случалось, он, как правило, сопровождался раздраженным сверканием. Согласно семейному преданию, светящиеся глаза были унаследованы от самой Интарры, Владычицы Света, принявшей человеческий облик много веков или тысячелетий назад – никто не знал наверняка, – чтобы соблазнить одного из Каденовых предков. Эти глаза были подтверждением того, что Каден – истинный наследник Нетесаного трона и будущий властелин самого Аннура – империи, занимавшей два континента.
Монахов, разумеется, государственные дела интересовали не больше чем сама Интарра. Владычица Света была одной из старейших богов, старше Мешкента и Маата, старше даже Ананшаэля, Владыки Костей. От нее зависели путь солнца по небесному своду, дневной жар, таинственное сияние луны. И тем не менее, по словам монахов, она была всего лишь ребенком, который играет с огнем в просторных чертогах пустоты – безграничной, вечной пустоты, принадлежащей Пустому Богу. Однажды Каден должен будет вернуться в Аннур, чтобы занять свое место на Нетесаном троне, но пока он жил в Ашк-лане, он был всего лишь одним из монахов, обязанным трудиться до седьмого пота и повиноваться приказам. Чудесные глаза явно не могли его спасти от жестокого допроса Тана.
– Может быть, следы и были, – неуверенно заключил Каден. – Я не могу сказать наверняка.
Какое-то время Тан не говорил ничего, и Каден уже подумал, что избиение вот-вот возобновится.
– Монахи слишком щадили тебя, – наконец проговорил Тан. Его голос был спокойным, но жестким. – Я не сделаю такой ошибки.
Лишь позже, лежа без сна на своей койке и стараясь дышать потише, чтобы не разбередить боль в саднящей спине, Каден осознал то, что сказал его новый умиал. «Монахи». Так, словно Рампури Тан не был одним из них.
Даже несмотря на остро пахнущий солью бриз, порывами налетавший с моря, от трупов воняло.
Крыло Адамана Фейна обнаружило корабль два дня назад, во время регулярного патрулирования – порванные паруса полощутся, на поручнях засохшая кровь, команда изрублена в куски и оставлена на палубе гнить. К тому времени как прибыли кадеты, жгучее весеннее солнце уже начало делать свое дело, раздувая мертвым морякам животы и туго натягивая кожу на костяшках пальцев и черепах. Мухи влезали и вылезали из их ушей, деловито копошились между безвольно раскрытых губ, останавливались потереть лапки над пересохшими глазными яблоками.
