Хроники Нордланда. Цветы зла - страница 14
Организовав побег Чудилы Тима, староста Малой Кеми, деревеньки, где Гарет оставил своего пленника, не мог не нервничать. Шутка ли: герцог Элодисский! Тим ясно дал понять, что герцог из Торжка не вернётся, и старосте нужно задуматься о том, чтобы новые хозяева, ждать которых осталось всего ничего, были им довольны. Но – Хлоринг… почтение к древней королевской крови было у старосты в крови. Конечно, герцог – полукровка, чельфяк, и это грех, это неправильно, и неправедно. Но всё-таки – Хлоринг… И староста вздыхал, ворочался в постели и проклинал тот день и час, когда вообще встрял во всё это. Он искренне ненавидел полукровок, хотя спроси его кто, что они сделали ему лично, и ответить он бы не смог. Просто церковь, и знающие люди говорят: полукровки, чельфяки эти позорные, злобные, преступные, того, воруют, насилуют… как-то так. Не будут же говорить просто так! И староста исправно ненавидел и верил, что всё плохое в его жизни – от того, что его высочество болен, а герцогом стал молодой полукровка. Может, он и отца своего того, а это уже совсем погано, потому, что его высочество – он, всё-таки…
И, как оказалось, нервничал он не зря. Гарет ворвался в дом старосты на рассвете, когда служанки, позёвывая, выходили на утреннюю дойку. С пинка вынес дверь богатого дома, и за волосы выволок старосту из постели во двор. Швырнул его на землю с крыльца, ломая перила. Завизжали служанки, злобно залаял цепной кобель, единственный, кто рискнул заступиться за хозяина. Гарет, спрыгнув с крыльца, пнул старосту раз, другой – тот даже кричать не посмел, закрывая голову и лицо, и поджимая ноги к животу.
– Я тебе что сказал, сука?! – Прошипел Гарет, выпустив пар. – Я тебе что приказал, тварь?! Не слышу?!
– Милосердия… – Пролепетал староста. – Милосердия прошу… Умоляю…
– Милосердия?! – Рявкнул Гарет, и снова начал пинать несчастного, пока Марчелло не остановил его. Глаза Гарета горели красным, зубы оскалились в волчьем оскале. – Скажи спасибо, тварь, что не прирезал на месте!!! Что, думал, не вернусь уже, а?! – заорал он. – Говори!!! Ты тоже в этом участвовал?!
– Не… – Заскулил староста. – Не, не, смилуйтесь! На деньги польстился… на… деньги… Не знал ничего…
– К позорному столбу его! – Сплюнул Гарет. – И написать: «Иуда проклятый!». Н-на! – С силой швырнул ему окровавленную голову Чудилы Тима. – В Элодисском лесу затеяли мне ловушки ставить?! Здесь каждое дерево за меня, ты понял?!! Ты понял, Иуда?!! Больше ты не староста! – Его аж плющило от злости и разочарования. Труп Чудилы он обнаружил на околице, эльфийская стрела пригвоздила того к воротам. Узнать, кто организовал засаду, не осталось никакой возможности; но из слов Чудилы выходило, что тот видел Гэбриэла, знал про него что-то, и скорее всего, знал, где тот на самом деле!!! Усталость, разочарование и бессильное бешенство вывели Гарета из себя; напряжение последних дней взорвало его изнутри, как бомба. Слуга старосты сдал хозяина, сказав, что именно тот отпустил Тима. – К столбу, клеймо на лоб и ноздри вырвать… Заткнись!!! – Рявкнул герцог на беснующегося пса, и тот задом, рыча, отступил в будку. Староста – бывший староста, – всхлипывая, плакал в пыли, пытаясь отползти от страшной головы, глядевшей мимо него широко раскрытым мёртвым глазом.
На выезде из Июса, на мосту через ручей, ждал довольно хорошо одетый, даже франтоватый, господин на тяжёлом соловом бельгийце. Одежда и конь были великолепные, а вот внешность господина внушала безоговорочную неприязнь любому, даже самому непредвзятому и добродушному существу. Рыжий, краснорожий, с маленьким вздёрнутым носом и огромными губами, с маленькими, очень близко посаженными глазками, волосатый, бочкообразный, он выглядел, как какое-то отвратительное животное, ради смеха наряженное в человеческую одежду. Его толстые короткие пальцы были унизаны вызывающе огромными перстнями, на шее висела цепь, наверняка тоже золотая, хоть и плохо верилось в то, что золотая цепь может быть такого размера, с цеховым знаком элиотских мясников. Гэбриэл при виде него весь застыл изнутри, затем по телу медленно сошла волна шока, подняв дыбом даже самые мелкие волоски на всём теле. Это чудовище он помнил так хорошо, что узнал бы его и через тысячу лет! Это был Аякс, на его глазах страшно замучивший мальчишку в Галерее, и не менее страшно мучивший его самого. Гэбриэл уже не был подростком, но страх остался, чудовищный, бесивший его самого, подлый детский страх.