Он вылез из машины, небрежно забросил на плечо автомат,. Вороны продолжали с хриплым карканьем кружить над двором и больше не единого звука, лишь ветер тихо шуршал голыми ветками деревьев. Открыв незапертую калитку, сделал шаг вовнутрь и замер. Немного в стороне от входа, так что с улицы не видно, в наполовину впитавшейся в землю кровавой луже валялся полуразрубленный труп дворовой собаки. Кто-то одним страшной силы ударом почти пополам перерубил хребет несчастного пса, бесстыдно обнажив белизну ребер и красноту мышц. Убили собаку давно, прошло как минимум несколько часов и вороны успели изрядно исклевать мертвое тело. Чья-то нога небрежно наступила на кровавую лужу, алый след вел к двери. Семеныч замер, сердце на секунду остановилось, а потом принялось колотиться в два раза чаще. Он опасливо огляделся по сторонам, одновременно сбрасывая автомат с плеча и беря его наперевес. Посмотрел на дом. Тишина, сельская идиллия, зловещее карканье ворон над головой и наполовину перерубленные труп собаки. Семеныч судорожно выпустил воздух из груди, оказалось, что несколько секунд он стоял, затаив дыхание. Да что же это такое тут творится, – с отчаянием подумал он, – ему показалось, что там за дверью его поджидает что-то ужасно жуткое. Внезапный порыв ветра ударил по двери, с пронзительным скрипом она распахнулась, бесцеремонно показывая постороннему неосвещенное солнцем нутро избы. Семеныч вновь вздрогнул и с силой обхватил цевье автомата. Это действие помогло ему собраться с силами, глаза его сузились в узкие щелочки. Семеныч опустил взгляд на труп несчастного кабыздоха. Сапог, оставивший след в кровавой луже выглядел странным, с характерным широким носком, не встречающийся у современной обуви. «Аборигены отметились?» – покачал он головой. Обойдя кровавую лужу по широкой дуге, полицейский подошел к двери, она оказалась открытой. Несколько мгновений он помедлил, собираясь с духом, затем осторожно заглянул в полутьму. Бесстыдно открытый шкаф с пустыми полками, рассыпанные порошки на до белизны отдраенном полу, чуть дальше валяется самодельная табуретка и ужасный запах.
Запах крови и скотобойни, словно здесь некто неведомый занимался разделкой мертвых туш. Семеныч поморщился.
– Есть кто? – негромко спросил он. Тишина, лишь злобное карканье воронов, кружащихся над двором:
– Эй, хозяйка, это – я участковый уполномоченный! –во весь голос крикнул он в полутьму. Гробовая тишина в ответ.
Аккуратно ступая по скрипучим доскам, зашел в избу. На пороге кухни, на окровавленном полу лежало тело хозяйки. Скрюченные в предсмертной судороге сухие старушечьи пальцы в последнем усилии вцепились в самотканый половичек, сине-фиолетовый клубок спутанных кишок из вспоротого живота, валялись на полу. Над ними с жужжанием виьются жирные мухи, остекленевшие глаза, казалось, навек запечатлели облик убийцы. Несколько мгновений Семеныч ошарашенно разглядывал открывшуюся картину. Вот откуда этот страшный запах, подумал он почему-то. Хотел еще что-то сказать, но горло сжалось. Полицейский медленно попятился на выход из дома. Несколько секунд он тяжело дыша, стоял во дворе, пытаясь совладать с рвотным инстинктом, пока позывы не прекратились. За долгую жизнь ему многократно приходилось видеть погибших, в том числе от огнестрельного оружия, но такое зверское убийство он видел впервые. Нашарив в кармане телефон, он хотел позвонить в отдел, но значок на экране упрямо твердил, что связь отсутствует. Семеныч выключил и снова включил телефон, сигнал не появился. Остервенело матюгнувшись, полицейский запоздало передернул затвор автомата и вновь нырнул в черный провал дверей.
