Хроники Януса - страница 66

Так или иначе, муж Фабии пропал, и их недолгий брак закончился. После полугодового траура Фабия снова вышла замуж. На этот раз её мужем стал едва ли не самый влиятельный человек в Риме.

Род Папириев древний, но не такой знатный. Тит Папирий из семейства Курсоров был первый, кто взлетел столь высоко. При всех достоинствах, Папириев невозможно сравнивать с Фабиями – одних консулов там было семь со дня основания Рима, не говоря о сенаторах, военачальниках и множестве других чинов, что они получали на службе республике. Фабии очень влиятельны и богаты. Я догадывался о причинах их брака, и не только я. Фабия вряд ли бы охотно согласилась стать женой престарелого сенатора. Я, также, знаю, что не её родители выходили на него, а сам сенатор приложил усилия, чтобы заполучить её в супруги. Думаю, брак был даже не решением её отца, а решением их рода. Причины были политические. Для сенатора союз с Фабиями обещал поддержку его деятельности. Фабиям же этот брак давал следующее: Папирий уступал им половину в концессии по добыче железной руды в Умбрии, отдавал сто сорок югеров земли с виноградниками к югу от Лация, латифундию в Кампании с шестидесятью рабами, а также сто тысяч сестерциев непосредственно семье невесты. Была ли при этом счастлива Фабия с ним как жена и как женщина – этот вопрос я оставляю, так сказать, за скобками.

Знал ли сенатор о том, что у нас прежде были отношения с его женой? Разумеется, и, полагаю, наверняка держал в уме последствия когда у мужчины и женщины в расцвете лет, если им снова позволить видеться, может возгореться прежняя страсть. Но он, также, знал, что Фабия слишком умна, чтобы бросить на него тень. С другой стороны, он так же знал, что мой брак с Плинией Орестиллой не был желанием моих родителей, а исключительно моим, то есть, нашим желанием быть вместе… Но то знал он. Я же знал то, что ожидать от Фабии можно чего угодно. При этом она всегда выйдет сухой из воды.

Теперь я скажу несколько слов о самом сенаторе. Я в курсе чего он достиг в политике. Но я знал и о слухам, ходивших вне её. Например, что сенатор далеко не был идеалом супружеской верности: вплоть до старости он охотно проводил и проводит время с гетерами. От одной из них у него даже родился сын, которого он не принял, а выслал вместе с матерью за пределы Италии дабы избежать кривотолков. Его первая жена, которую он взял, когда ему было за тридцать –скончалась от эпидемии африканской лихорадки, бушевавшей в Риме. Она родила ему сына. Папирий очень любил его. Когда его сыну исполнилось восемнадцать, он хотел сделать из него офицера и направил к легату Юсту в числе делегации на Пелопонесс, где тот изучал военную подготовку спартанцев. Там произошло несчастье. Во время учебных стрельб, одна из стрел попала в его сына. Это был действительно несчастный случай. Стрела пронзила юноше шею – и он умер на месте. Папирий сильно переживал его смерть. Он сделался суеверным и стал думать, что, возможно, боги мстят ему за деяния его предков – у Папириев были основания для подозрений. Он стал посещать магов и оракулов по всему Средиземноморью. И вот некто Теобул, прорицатель в Галикарнасе, которого особо почитали, предрёк, что его женой станет римская женщина с именем на F; у неё будут светлые волосы и особый знак выше лобка – родимое пятно в форме морского конька, и эта женщина родит ему сына… Всё это я узнал от племянника сенатора, который был сильно пьян и оттого словоохотчив. Предсказание, кстати, оказалось необычайно точно. Я говорю это без всякой иронии. Но о последнем обстоятельство насчёт родимого пятна у Фабии я не знал: при всех моих с ней до моего брака отношениях, я не делил с ней ложа; сделай я это, то известил бы сенатора о родимом пятне столь редкой формы, избавив его от утомительного путешествия в Галикарнас – здесь я позволю себе толику чисто латинской иронии.