Усадив тяжелораненого друга на скакуна, Рун хотел забраться на свою лошадь, но ощутил пронзающую боль в ноге. Кто-то воткнул в нее кинжал и от чего Рун упал на колено. Умирающий разбойник, харкая кровью, взял брошенное Руном копье, и проткнул ему грудь. Слабеющей рукой воин взялся за копье, и ужасным криком боли вытащил его из груди, и рукой уперся в землю, чтобы не упасть. Собрав последние силы, он пришпорил коня друга, и тот с диким ржанием понес раненого прочь. Рун с нечеловеческим усилием вогнал копье в голову разбойнику. Переведя дыхание, он кое-как поднялся на коня, и тот кудо-то понес его. Где-то в поле последние силы покинули воина, и он упал со скакуна. Тяжело дыша, витязь смотрел на небо. От ясного безоблачного неба не осталась и следа. Его затянуло черными тучами. Грянул гром, и сильный ливень накрыл землю, будто сама природа рыдала в память уходящему бойцу. С последним вздохом Рун закрыл глаза, и провалился во тьму…
Все было как в бреду. В глазах все плыло. Больно дышать. Неизвестно как далеко, и куда унес его конь. Руки слабели и не могли больше держать за коня, и как только молодой жеребец почувствовал слабость, он тут же избавился от поклажи и убежал прочь. Холодные капли дождя падали на лицо.
– Рун… – прошептал Вольга, и закрыл глаза в ожидании смерти.
Где-то в этой темноте, воин почувствовал тепло. Нежный и красивый голос призывал его вернуться.
– Рун, Рун, Рун, – бредил некогда сильный ратник. Комната освещалась небольшим костром около входа. Да и комнатой это назвать сложно, стены были из плетеных веток ивы, обмазанной глиной, по сути, это был летник, где можно было приготовить еду, защитившись от ветра и дождя.
Вольга лежал в холодном поту, а тело брал озноб. Он не знал, в какой мир ему отправляться. Перед глазами образы той битвы, и потеря друга, отбирали силы бороться и жить, но теплый голос вдалеке призывал вернуться на свет.
– Вольга, что с тобой, тебе плохо? – неожиданно окликнул его старик. Вольга потряс головой, словно вернулся назад из прошлого.
– Старые раны дают о себе знать, – ответил витязь.
– Три года прошло, – продолжил старик. – Как глубоки раны не были, время их затянет и вытрет из памяти, нужно лишь продолжать жить.
– Ради чего, старик? Ради чего мне оставаться в живых? – спросил Вольга, – Все, что я знал, все, кого я любил, она забрала их у меня. Так ответь же мне старик?
– Те, кого ты любил, вряд ли бы хотели, чтобы ты винил себя за их смерти. Я уверен, они хотели бы, чтобы ты жил, и прожил свою жизнь так, что они могли гордиться тобой, – изрек старец.
– Ты не ободрил меня старик, но спасибо тебе, – ответил муж, – надо прилечь, что-то не хорошо мне.
– Я пришлю к тебе знахаря, пусть тебя осмотрит.
– Спасибо, но не нужно. Мне нужно собраться с мыслями.
– Она бы не хотела, что бы ты так себя загонял, – неожиданно сказал седой муж.
– Прости меня старик, – ответил Вольга, – я не смог ее уберечь, – и зарыдал.
– Ты не мог ничего поделать, ее больше нет. Пора бы перестать ее искать, она исчезла без следа, – с тяжелым сердцем говорил дед.
– Не могу… – отрезал Вольга, и пошел в сторону своего дома.
Старик не стал его останавливать. Не смотря на свой преклонный возраст, он был очень уважаем в этой деревне. Как бы негласным старостой. К нему селяне обращались по любому вопросу, будь то спор, будь то совет. Седой старик был небольшого роста, волос достигал плеч, длинная седая борода. Ясные голубые глаза лились теплой добротой. Он ходил, опираясь на посох. Длинная, но весьма поношенная льняная рубаха, достигала ступней, где была изрядно потрепана. Некогда красивая вышивка уже потеряла цвет.
