– Который бой? – вскинулся Роман. – Когда затопили отсеки с одного борта, чтобы увеличить дальность стрельбы?
– В том самом…
– Ты расскажи, как того капитана защитил, – хохотнул Батя. – Белоносова или как его…
– Ну не дал безвинно загубить, что с того, – буркнул Саня, сверкая посиневшим фингалом. – Не я один, многие Белоусова защищали. Справедливый был, хоть и офицер, понапрасну никого не драконил. Даже комиссар его недолго агитировал за революцию.
Неожиданно все матросы, включая вечно насупленного взводного Селютина, разразились громовым хохотом. Очень не скоро, чуток успокоившись, моряки рассказали сквозь раскаты угасавшего смеха, как Матвей Рысаков наладил перевоспитание буржуазного элемента. Офицеров заперли в подвале Морского Собрания и заставили разучивать революционные песни. Тех, кто правильно пел «Варшавянку» и «Вы жертвою пали в борьбе роковой», выпускали из-под ареста и даже возвращали на командные должности. Капитан 2-го ранга Белоносов Андрей Васильевич вроде бы стал старшим офицером линкора – то ли «Гангута», то ли «Андрея Первозванного».
– Не жить ему там, – сказал вдруг Батя сокрушенно. – Эти башибузуки, которые всю войну в тихой гавани провели, на берегу куролесили, пороху не нюхали, только тем и знамениты, что командиров своих лютой смерти предали. Помяните мое слово – и Белоусова порешат. А вот если до серьезного дела дойдет, так немного толку от них будет.
Братва зашумела, но Селютин оборвал болтовню и подтвердил:
– Верно сказал Батя. На тех кораблях, которые всю войну под огнем ходили, команды дружные были. Ни мы на «Славе», ни братишки на «Цесаревиче» своих офицеров не тронули. И когда душегубы с «Андрея» прислали мордоворотов разбираться с офицерами, мы их на борт не пустили.
– Так и было, – согласился Саня-Дракун. – Вот потому-то и невзлюбили «Славу» в Центробалте. И когда немцы нас расстреливали в Моонзунде, ни один дредноут не пришел на помощь.
Роман осторожно уточнил:
– Хотите сказать, что анархисты, заправляющие в Центробалте, могли сознательно бросить вас без поддержки?
Ему не ответили. Только Иван Савельич проворчал: дескать, хрен знает, кто сознательный или несознательный.
За окном мелькнули вокзальные строения. Роман попытался хоть немного расчистить стекло, чтобы прочитать название станции. От этого бесполезного занятия его оторвал невысокий крепкий мужичок с бородкой и усами. Незнакомец был одет в офицерское хаки, плотно затянут портупейными ремнями, его голову защищала генеральская папаха, а на боку висела деревянная кобура маузера.
– Товарищ Мамаев? – осведомился он с явным прибалтийским акцентом. – Вас и товарища Левантова приглашают в штабной вагон.
Левантов уже застегивал шинель и был готов следовать за провожатым. В натопленном вагоне было тепло, поэтому Рома не стал застегивать бушлат – так и пошел с тельняшкой нараспашку. Полушубок он набросил на плечи. Не оставлять же в вагоне – обязательно сопрут, рожи бандитские.
Прибалт-порученец провел их через общий вагон, населенный красногвардейцами. Народ развлекался, распевая под гармошку революционные частушки. Следующий вагон оказался служебно-техническим, в отдельных секциях размещались радиостанция и телеграфные аппараты. В коридорах курили мужчины с озабоченными лицами. По обрывкам фраз Роман понял, что штабные работники опасаются, как бы генералы Ставки не встретили поезд огнем и атакой ударных батальонов. Предлагалось остановиться в десятке верст от Могилева и атаковать Ставку в пешем строю.
