Все синхронно повернули голову к соседнему столику, за которым в тоскливом одиночестве сидела женщина лет сорока. Все пространство перед ней было уставлено маленькими бутылочками виски и пустыми пивными кружками. Было похоже, что женщина хочет капитально надраться. Инка взглянула на говорившую с жалостью: невозможно было определить – красива она или нет. Половину лица удачно скрывали тяжелые очки в роговой оправе. Линии глаз за толстыми линзами чудовищно преломлялись, они отталкивали и притягивали одновременно.
– Иона!.. – жалобно произнесла женщина, впившись линзами в равнодушное лицо горноспасателя.
– Пока не могу сказать ничего утешительного, Наташа. Извините. – Иона потянулся за фисташками и с треском разломил одну из них.
Впрочем, женщина уже не слушала его, ей неважен был ответ: она знала, каким он будет. Она встала из-за стола и направилась к стойке. У нее оказалась идеальная фигура. Настолько идеальная, что даже Марк с Ионой бросили в ее сторону заинтересованный взгляд.
– Безутешная вдова покойного? – ревниво спросила Инка, она не терпела ничьего превосходства.
– Подруга. – Иона отвел взгляд от женщины и повернулся в сторону Ольги. На Инку он даже не посмотрел.
– Не переживай, душа моя, по приезде куплю тебе зеркальце, которое всегда будет высвистывать тебе, что именно ты на свете всех милее, всех румяней и белее, – промурлыкал Марк Инке. – Может быть, хоть тогда ты успокоишься.
– Спасибо, зеркальце у меня уже есть.
Диджей, сидевший на возвышении в глубине зала, завел какую-то старую виниловую пластинку. Ольга сразу же узнала музыку, выплеснувшуюся из динамиков: ну, конечно же, тема из «Мужчины и женщины» с приглушенно-страстным французским речитативом.
Казалось, Инесса только этого и ждала.
– Можно вас пригласить, Иона? – спросила она томным голосом. – Это моя любимая вещь.
– Я не танцую, – железобетонный Иона спутал Инке все карты: непростительная глупость с его стороны.
За столиком повисло молчание. Но спустя несколько секунд Инка взяла себя в руки.
– Объясни своему братцу, что не принято отказывать красивым женщинам. Они этого не прощают. И тогда тебя находят в собственной кровати с перерезанным горлом, – сказала она Марку.
– Берегись, Иона, – засмеялся Марк. – От этой дамочки всего можно ожидать.
– Я учту. – Иона откинулся на стуле и втянул в себя пивную пену.
– А что прикажете делать соблазненной и покинутой, Иона?
– Не знаю.
Твердолобость шурина (или деверя, господи, как нелепо может именоваться брат человека, которого ты любишь!) не понравилась даже Ольге, которая наблюдала за происходящим с известной долей снисходительности. Она бросила укоризненный взгляд на Марка – приведи в чувство своего хамоватого аборигена! – а потом на самого Иону – не очень-то вежливо с вашей стороны так разговаривать с женщиной.
Марк тотчас же попытался исправить положение: он поднялся и склонился в церемонном поклоне над обиженной Инкой.
– Вы позволите?
– Ты, конечно, не предел моих мечтаний. Я бы предпочла кого-нибудь другого…
– Учти, я здесь не только как скромный отдыхающий, но и как представитель фирмы твоего мужа.
– И что?
– Должен присматривать.
– Это его распоряжение?
– Нет, но…
– Все понятно. – Инка обезоруживающе улыбнулась. – «Вечная бдительность – залог свободы». Картина Рокуэлла Кента.
– Мне больше нравятся импрессионисты.
– Ладно, – смилостивилась Инка. – Не могу сказать, чтобы я была в восторге. Но на безрыбье…
