– Мама, как ты себя чувствуешь? – она глубоко вдохнула воздух и задержала дыхание, словно хотела помешать этому затхлому воздуху разорвать ее грудную клетку.
– Я счастлива, счастлива, доченька, видеть тебя, – в голосе старой женщины не было никакого упрека, но тихая печаль затмила ее глаза, пока Таравасси смотрела на нее; она понимала ту скрытую боль, которую испытывала ее дочь, слишком часто навещая ее.
Таравасси подошла по голому полу к кровати матери, опустилась возле нее на колени и, прижав горячую руку к ее губам, почувствовала морщинистую шероховатость ее кожи, ощутила улыбку матери…
– О, мама… – слезы побежали из глаз Таравасси, однако она скрыла их от глаз своей старой матери, она отвернулась от нее и поправила ей подушку. Мать вздохнула, издав тонкий, ломкий звук, когда Таравасси ласково погладила ее седые волосы.
– Я сейчас приготовлю что-нибудь поесть, – Таравасси вложила в свои слова как можно больше оптимизма, подойдя к холодильнику и достав из него пол-банки мясных консервов. Внезапно она испытала острое смущение. Она должна завтра утром не забыть зайти в раздаточную и взять побольше еды. На этот раз она должна не забыть об этом.
Она поставила миску с мясом в маленькую настольную печь; когда дверца открылась, она увидела, как раскаляется ее нутро. Свет. Она заметила, что стало темнее, и включила шарообразный светильник, который сейчас же наполнил помещение серебристым светом, и холодная пустота маленькой комнатки внезапно показалась ей более гнетущей.
Таравасси начала кормить мать с ложки разогретым мясом, но старая женщина все еще дрожала и трясла головой.
– Нет, не надо, Тара. Я не могу есть, – она лежала неподвижно. Таравасси погладила ее лицо, слезы бежали по впалым щекам матери. Вот уже два дня она ничего не ела.
– Мама, позволь мне принести тебе немного читты, с ней ты… снова сможешь грезить, – голос ее дрогонул, она уставилась в пол. – Пожалуйста…
– Нет, – мать отвернулась, словно ей стало больно смотреть на свою дочь. Взгляд ее устремился в окно, в полутьму города. – Это сожжет меня, мне будет очень больно, я не могу больше грезить, – слезы текли из ее глаз, ее била дрожь, глаза ее в свете лампы стали сверкающими кристаллами.
– Мама… – Таравасси почувствовала, как ее слова прокладывают себе путь через барьер отказа, который, как она сама говорила, так важно было разрушить. – Мама, сегодня произошло нечто странное. Умер Андар. Он… он подошел к Звездному Источнику и попросил у него смерти. И он умер. Безо всякой боли. Он улыбался…
Ее мать снова повернулась к ней, изучая и как бы вопрошая: «Как это произошло?»
– Я этого не знаю. Он выглядел таким довольным, он, который никогда не находил себе радости ни в чем, – она спрятала лицо в ладонях. – Он сказал: «Есть только одно небо – это смерть».
Мать сжала руку дочери, преисполнившись новой надеждой.
– Да, Тара, я пойду с тобой на корабль. Но я слаба… так слаба…
Таравасси покинула комнату, чтобы разыскать старого Цефера, потом с его помощью она отнесла одетое в лохмотья тело матери по темным улицам назад, к посадочному куполу ботов. Она с благодарностью отметила, что за это время кто-то обнаружил тело Андара и забрал его с собой. Она положила мать на три сидения устроив ее как можно удобнее в спартанской обстановке маленького корабля. Мать ее лежала тихо, только изредка на ее лице вздрагивал какой-то мускул. Таравасси нажала на кнопку сигнала: люк захлопнулся, бот стартовал. Дрожа от аккордов слабой вибрации, он помчался к хрустальному кораблю. Ее мать больше не разговаривала, как и Андар, она почти не воспринимала окружающее.
