Хтонь в пальто - страница 5

– Ты говорил, что уезжаешь завтра. Что за экспедиция?

У Владимира загораются глаза, и Лютый улыбается: наконец-то. Людям нравится говорить о себе – а ему нравится слушать.

Следующий час пролетает так же стремительно, как тратятся деньги в день зарплаты. Владимир рассказывает о суровых лесных комарах, готовых сожрать до костей, об однажды заглянувшем в лагерь медведе, которого пришлось отпугивать грохотом кастрюль, о самой настоящей магии: в походе можно десять раз ноги промочить – и хоть бы хны, а в городе разок застудишь уши – и сразу шмыгаешь носом; и о прочих деталях геологических экспедиций. Лютый кончиком носа чувствует жар увлеченности и невольно отодвигается, чтобы не обжечься. Не каждому везет найти в жизни место, на котором будет настолько комфортно, а тут, глядите-ка, человеку улыбнулась удача. Впрочем, быть может, он с детства хорошо себя знал и никогда в решениях не сомневался; не то что некоторые…

На холодильнике висят фотографии: компания мужчин, одетых по-походному, сидит у палатки в лесу; они же, но у реки, чему-то смеются; Владимир в официальном костюме держит грамоту и медаль… И вдруг – женщина в обнимку с девочкой лет десяти на фоне моря. Кажется, те же, что и на фото в прихожей.

Жена и дочка? Ну а кто еще?

– Но вот какая ерунда, – глотнув остывшего чаю, вздыхает Владимир. – Я бесконечно люблю работу, а возраст все-таки берет свое: тяжело по экспедициям таскаться. Да и с семьей хочется быть, не срываться то и дело в срочные поездки. Вот сейчас, например, договорились вместе на море полететь, а мне через три дня пришлось вернуться. Соня… жена, в смысле, молчит, но по глазам вижу, как она недовольна.

– И что думаешь? – любопытствует Лютый. Предлагает тут же: – Еще чаю? – и, получив кивок, щелкает кнопкой чайника.

Отвечать Владимир не спешит, берет печенье, и Лютый всей хтонической стороной чувствует его колебания. Подталкивает не прикосновением – ощущением прикосновения: давай, расскажи, меня стесняться не надо.

– Хочу в офис попроситься: там тоже работы достаточно, да и предлагали однажды. Но не задохнусь ли в горе бумажек? Не сойду ли с ума в четырех стенах? Все-таки в лесу зелень, свежесть, я привык… И разрешат ли в поле вернуться, если пойму, что офис – не мое?

Помолчав, Владимир прибавляет шепотом:

– А еще… редко кто находит работу настолько по душе. Родители радовались, как у меня все удачно сложилось, я сам радовался. А теперь отказаться собираюсь. То есть не прям отказаться, но… Не будет ли это, ну, почти предательством? Не предам ли я того радостного себя?

Вот оно что.

Заварив по новой порции чая, Лютый заглядывает Владимиру в глаза:

– А не предашь ли ты нынешнего себя, если продолжишь в экспедиции мотаться? Сам говоришь, что тяжело и устал.

Качаются весы мучительного выбора: то манят густые леса и коварные комары, то просыпается боль в пояснице, а жена и дочка скучают на море. Вторая чаша вот-вот перевесит, всего пары камешков-аргументов не хватает.

– У всякого увлечения есть срок, – продолжает Лютый, – и, когда он истекает, глупо хлестать себя кнутом: «А ну получай такое же удовольствие, как раньше!» Признать, что нужно что-то другое, – это не предательство.

Владимир морщится, будто в чае попалась совершенно неспелая малина, хуже красной смородины. Но, помявшись, бормочет:

– Мне ведь и офисная работа нравится: бумажек много, но и своих исследований достаточно. А захочется лесной романтики, так возьму жену и дочку, съездим на природу…