– Я… Я не знаю… Я принесла мазь, – совершенно растерялась девушка.
– Значит, делай то, зачем пришла, – рассмеялся мужчина, позабавившись ее смущению.
Пока ему наносили на лицо густую зеленую субстанцию с довольно резким запахом, Паук думал, что и он сам, и все его гости с удовольствием наслаждаются фресками и, что это совершенно не надоедает. Полным равнодушием к искусству отличался разве что Кэол, по прозвищу Оторва, который на встречах подобного рода представлял любезную Дайон, хозяйку борделя.
Клубы пара поднимались из фигурных решеток на полу, черная жидкость слегка бурлила, а крепленое вино согревало нутро. Девица закончила с лицом, и стала массировать облепленные грязью плечи Паука, снимая остатки напряжения и давая его мыслям, зацепившись на ощущениях легкого покалывания и стягивания кожи под зеленой – чудодейственной, как его заверяли, – глиной, улететь прочь от насущных дел и принять даже несколько философский характер.
«Почему недолюди практически не стареют? Громкий шесть лет выступал на Арене и помимо шрамов, не изменился совершенно, хотя поймали его явно не молодым. Признаки старости – это отражение высоких душевных переживаний, на которые способен человек, благодаря большей человечности, чем у недолюдей? Но как же тогда стии? Взять Летана. На него посмотришь и по глазам поймешь, что он из тех сорокалетних мужей, которым дал бы тридцать с небольшим, если бы не этот мудрый взгляд. А потом узнаешь, что ему идет восьмой десяток. Или этот мелкий выродок Евсо. Учитывая его образ жизни, он удивительно хорошо выглядит. А он даже не наполненный, и стий-то только по званию. Но если дело не в человечности, то в чем? Чем руководствуется Халена, выпивая молодость именно людей с такой жадностью?»
Не успел мужчина в своих рассуждения дойти до конфликта высоко и низкого в человеческой природе, что, разумеется, было не его собственным откровением, а лишь отголосками изысканий мудрецов, которые он через силу учил в молодости, а к нынешнему времени благополучно позабыл, как стук каблуков по плитке заставил его открыть глаза. Управляющий несколько неуверенно сказал, что пришел человек, которого, возможно, господин ожидает.
– Я сказал им, что все окончено. Я никого больше не хочу видеть.
Слуга неуверенно переминался с ноги на ногу.
– Господин, это, – вместо окончания фразы мужчина пальцем дважды быстро коснулся лица рядом с внешним углом глаза.
Поняв, в чем дело, владелец купальни велел впустить гостя и попросил обслугу покинуть зал. Вскоре его одиночество было прервано человеком, здорово согнувшимся, чтобы пройти через элегантный арочный проем.
– Ора, бэрэйнэр, – поприветствовал его маланиец, подходя ближе.
Все еще продолжая пребывать в рассеянной неге, к которой он так долго стремился, Паук подумал, что не знает ни одного маланийского слова без звука «р». «Бывают ли маланийцы картавыми или это так же невозможно, как варвар с глазами не желтого цвета?» Владелец купальни присмотрелся к вошедшему через клубы пара и расплылся в улыбке, узнав гостя.
– Просто «бериец»? И это после всего, что между нами было, Диро?
Тот несколько нагнулся, приглядываясь.
– Ора, Паук, – снова поздоровался он. – Не узнал. Тебя выглядишь. Глупо.
Паук немного понимал гавкающе-рычащий маланийский язык и знал несколько любопытных моментов, – вроде того, что у дикарей одни и те же слова обозначают и детей, и собак, – но при всем желании он не смог бы достаточно четко воспроизвести эту диковинную речь. А когда несколько южных соседей Берии ругались, вообще не верилось, что человеческое горло может издавать подобные звуки. Сами же маланийцы говорили без малейшего акцента на многих языках, единственное, они кидали фразы отрывками, делая паузы в совершенно случайных местах. Это можно было найти забавным, если бы эти сукины дети не были такими страшными.
