5
Но, к счастью, в белые ночи утро гуляет, почти не ложась спать. Солнце уже вылупилось из бледного яйца и начало набирать желтизну на сковороде собственного жара. Яичница – неплохое средство от похмелья.
Быстро от похмелья бессонной ночи отошел и я, выйдя на Невский с ощущением полного счастья и первой победы. Словно я переступил через себя, бомжа в себе, желая без остатка раствориться в этом городе.
Я шел по Невскому, разглядывая дома. Я смотрел на все еще горящие фонари. На компании стильно одетых мальчиков и девочек, выходящих из клубов. На друзей и влюбленных в ярких кафе с большими витринами-стеклами красивой жизни.
Я шел и шел, решив прошататься весь день и всю следующую ночь. Я специально решил допоздна гулять по городу, чтобы потом свалиться на первой лавочке или под первым кустом и сразу вырубиться. Кажется, в этом и заключалось мое законное право первой ночи.
6
Я тогда еще не знал, что по Питеру нужно гулять только ночью. Я шел и шел, садился отдохнуть лишь на остановках, проверяя, готов ли я уже спать в дискомфорте. На одной из остановок ко мне со свистом подлетел троллейбус, еще на ходу призывно распахивая двери. Провода над троллейбусом напомнили мне свадебные ленты, а палки антенну с бантом.
Но я продолжал сидеть, где сидел, не шелохнувшись, пригвожденный пристальным взглядом кондуктора. Я наблюдал, как он улетал прочь от меня на скорости под парусами облаков. Такой маняще пустой, с мачтами и флагштоками проводов, с мягкими, теплыми сидениями и светлыми окнами – вот бы прокатиться, – он уплывал и уплывал все дальше.
Я боялся, что этот кондуктор от нечего делать увезет меня из центра и я заблужусь в незнакомом городе. Там, где у подростков не принято гулять по ночам, – опять призрак отчима-военного. Попаду в милицию или угожу еще в какую переделку.
А платить за три-четыре остановки не хотелось. Потом будет только холоднее выходить на улицу, и скамейки покажутся жестче. Хотя у меня еще оставалась надежда на чудо.
7
И чудо однажды случилось со мной. У одной двери я услышал призывный женский голос: «Входи, ну входи же…» В какой-то момент мне показалось, что это свыше обращаются именно ко мне. С верхнего этажа, что ли. Голос был не равнодушно-вокзальным, а таким трепетным, обиженным и нетерпеливым. Я подошел поближе и убедился, что это говорил домофон, он звал меня в тепло и уют.
– Ну давай, входи же. Уже вошел?
Бархатистый голосок. И я, поддаваясь его призыву, вошел внутрь, устремляясь к бархату и ковровому ворсу, к хрусталю и сверкающим хрустальным люстрам. Но уже в подъезде я наткнулся на ожидающего лифт мужчину с большим букетом бархатистых роз. Мы вместе вошли в лифт. И, выждав паузу, я после него нажал на кнопку двумя этажами ниже, чтобы затем побежать за поднимающимся лифтом.
Снизу я видел, как этот мужчина с цветами и бутылкой шипучего игристого обнялся с игривой женщиной у открытой двери тамбура. А потом дверь в семейное гнездышко захлопнулась, считай, перед моим сунувшимся с лестничной площадки носом.
– Проходи скорее, ужин остывает, – сказала женщина за дверью тем же бархатным голосом. Но теперь я точно знал, что этот голос был обращен не ко мне.
Хотя чудо уже свершилось. Эту ночь я проведу под крышей в подъезде. Вряд ли кто-то уже войдет или выйдет так поздно из своих нор. Да и мне редко когда удавалось так поздно попасть в подъезд.
Помню, в тот июнь ночи были все еще холодными. А вечерами жители проявляли чрезмерно жаркий интерес к подростку у порогов их жилищ.
