– Но ты ведь знаешь, что это сделал не он! Ведь экспертиза доказала…
– Экспертиза доказала, что у твоего сына не хватило бы сил, чтобы разорвать девочку. Но у него вполне бы хватило их, чтобы столкнуть старика в воду!
– Боже, зачем?!
– Затем, что Иван Спиридонович добровольно вызвался дежурить вечерами у реки.
– И что с того? Коля не собирался никому ничего делать плохого, он очень любит людей, он был бы даже рад помочь Спиридонычу, которого он, между прочим, сильно уважал. Тем более, он… – Внезапно мать замолчала.
– Что? Договаривай, раз начала!
– Ты и сам знаешь. Он при тебе это говорил. Он сам хочет поймать убийцу.
– Вот! – отчего-то обрадовался участковый. – Вот именно – сам! А Иван Спиридонович ему, вероятно, мешал. Так его больной голове показалось. Вот он его и…
– Не смей! Не смей так говорить о моем сыне! Он умнее, добрей и порядочней тебя в десять раз.
– Насчет порядочнее – сомневаюсь, а вот умнее – это да-а-ааа!.. – дурашливо протянул Степаныч.
Послышался звук, будто хлопнули в ладоши.
– А вот за это я уже тебя могу привлечь с полным на то основанием!.. – зло прокричал участковый, и за окном раздались его быстро удаляющиеся шаги.
Вечером мать села напротив, заглянула ему в глаза и спросила:
– Ты любишь меня, Коленька?
– Конечно, мама, – искренне поразился он, – конечно, я люблю тебя! Я люблю тебя больше жизни. Если ты скажешь, я убью себя, не задумываясь.
– Нет! – вскрикнула мать. – Не надо никого убивать! Я как раз об этом и хотела тебя попросить…
– О чем, мама? – удивился он еще больше. – Неужели ты тоже думаешь…
Мать не дала ему договорить, прижав к его губам шершавую, сухую ладонь и замотала седой головой.
– Пообещай мне, Коленька… – шепнула она и замолчала, сглатывая комок в горле.
– Что, мама? Я готов пообещать тебе все, что в моих силах.
– Это в твоих силах, – отдышавшись, сказала мать. – Пообещай мне, что ты не станешь убегать, когда меня нет дома. Я не могу быть все время с тобой.
– Конечно же, мама! Конечно же, я обещаю, что никуда не сбегу без тебя. Ты можешь мне верить и спокойно заниматься делами.
– Я тебе верю, – прошептала мать, и вот он-то ей сейчас не поверил.
Впрочем, он сдержал свое слово. Он не ушел, пока ее не было дома. Он сделал это, когда она вернулась с подойником, полным парного молока.
– Мама, мне надо идти, – сказал он.
– Куда?! Не пущу! – бросилась к нему мать, опрокинув подойник.
Молоко белой лужей растеклось по комнате. Любимый белый цвет придал ему уверенности.
– Мне нужно, мама. Действительно нужно. Очень!
Он не обманывал ее. Он в самом деле знал, что идти нужно сегодня, сейчас, не откладывая. Именно сегодня, он был уверен в этом, состоится его схватка с черным врагом.
Но мать обхватила его цепкими, сильными руками и прижалась к нему всем телом, отталкивая от двери.
Он тяжело вздохнул, сорвал с гвоздя возле двери кольцо бельевой веревки, осторожно, но сильно отнял от себя руки матери, подтолкнул ее к стулу и прочно привязал к спинке. Из глаз его текли при этом слезы, он приговаривал, всхлипывая:
– Прости меня, мама. Мама, прости! Мне надо, очень-очень надо! Ты скоро узнаешь, скоро все узнают, что я лишь хочу всем добра.
Он выскочил из дома, забыв от волнения взять нож. Вспомнив об этом на полдороги к реке, он хотел повернуть назад, но тут же махнул рукой и лишь прибавил ходу. Дорога была каждая минута, а с черной бестией он готов был сразиться и голыми руками, настолько переполнял его праведный гнев, придавая телу новые силы.
