Хвост огненной кометы - страница 4

Крутой вираж, еще один и снова вперед чуть ли не касаясь брюхом земли. Опять высокий подскок и глубокий крен на правый борт. В иллюминаторах показались разбитые и обгоревшие остовы самолетов, в основном Тушек. Грозный – Северный. Колеса вертолета самортирозировали о землю.

Первыми, без напоминаний, выскочили операторы. Кипин принялся «поливать» аэровокзал с выбитыми стеклами, а мой Анненков приладил камеру на штатив у вертолета.

– Нет, я должен запечатлеть для потомков лицо этого воздушного акробата.

Винты еще разгоняли снежную крупку по неровной бетонке, а летчик – акробат уже показался в проеме люка. Я подумал, что его плечи в дверь не пролезут, настолько большими они были. Но летун легко справился с задачей и даже не задел кожаной курткой железные края проема.

– Вы меня для потомков уже на Арбате снимали, – шутливо проворчал летчик и мы, журналисты, с удивлением узнали в нем командующего армейской авиации сухопутных войск генерала Павлова. Так вот, кто, оказывается, устроил нам русские горки! Ас, ничего не скажешь. Если у него все такие соколы, то война скоро закончится.

Над аэродромом показался «Поллитра первый», летавший на разборки, а генерал подвел к нам заспанного чеченца в норковой шапке и представил:

– Алик Зулгаев, начальник аэропорта. Лучше у него интервью возьмите. Пусть расскажет, как мы Северный восстанавливаем.

Я огляделся. Большинство окон аэропорта были заделаны фанерными листами. Два хмурых бойца приколачивали к входному проему новую дверь.

– Ты когда у меня аэропорт заберешь? – Павлов будто клещами схватил Алика за предплечье.-Мы уже почти все сделали.

– Когда вы всех бандитов из города выбьете.

– Ты сам-то не бандит? – рассмеялся генерал. Зулгаев опустил глаза.-Давай, давай, через неделю забирай.

– Не страшно на кремлевскую власть работать? – поинтересовался у Алика Будберг.-Наверное, многие вас предателем считают.

Алик в миг преобразился. Его сонливость словно ветром сдуло. Он расправил плечи:

– А мне наплевать на то, кто чего считает. Мне от этого не горячо, не холодно. Я хочу, чтобы на мою землю мир пришел.

Эту сцену снимал Володя Кипин. Он довольно цокнул языком:

– Хорошо сказал, искренне.

Нас распихали по двум бронетранспортерам и куда-то повезли. Кто везет, зачем, было не ясно. Лисенков тоже ничего не знал и, похоже, знать не желал. В перископическую щель я видел большое серое поле, изрытое коричневыми воронками. Рядом со мной, чуть выше, неприятно скрипел вращающимся креслом стрелок, ни на секунду не отрывавшийся от прицела. Вокруг него, словно висюльки на хрустальной люстре, раскачивались снаряды со вдетыми в красные головки проволочками. Боеприпасы позвякивали друг о друга, и я прикидывал, что останется от нас, сидящих внутри, если они рванут.

В щели показались дома и люди возле них, настороженно посматривающие в нашу сторону.

БТР нырнул в яму, взобрался на крутогор и замер. По броне стукнули.

– Приехали!

Видимо, когда-то здесь было солидное производство – повсюду трубы, котлы, длинные стены корпусов. Да только все разбито и пробито бомбами, снарядами и пулями.

Пошли за военными вглубь развалин, перешагивая через каменные обломки, пустые консервные банки и латунные гильзы от снарядов. Вся земля была усеяна мусором и не стрелянными автоматными патронами. Возле одной из кучек ковырялся палочкой бомжеватого вида человек в спортивной шапочке. Шура Оносовский остановился, округлил глаза и подпихнул меня в бок.