И бездны нам обнажены - страница 10

Он помог ей снять пальто, на котором не было живого места, словно по нему прошло стадо буйволов. Так же ощущало себя её тело. Рукав чёрного вечернего платья висел на нитках, обнажая руку и делая Лидию похожей на раненую птицу.

– Хочешь чего-нибудь съесть? Я сейчас принесу бутерброды. Кстати, меня зовут Макс. Может быть, мы подружимся? – тон его был слегка заискивающим.

Она опустилась в большое кресло, не в силах думать, не то что говорить. Какая странная ночь. Когда она только кончится!

Дверь распахнулась. И, словно картина в дорогой дубовой раме, перед Лидией предстала дама в лиловом. Мягкий свет лампы не позволял рассмотреть её лицо – кажется, когда-то оно было красивым. Впрочем, всё было рассчитано – свет эффектно преломлялся в дорогих камнях на шее и в ушах, и всякий, кто смотрел на даму, забывал о её лице. Само собой, оно могло быть прекрасным только в освещении таких бриллиантов. Вместо причёски – подобие чалмы или короны.

– Что это? – спросила она, уставившись на Лидию.

Та попыталась выпрямить спину и принять достойный вид, но рукав предательски соскользнул и снова повис, как подбитое крыло, обнажив измученную руку.

– Ты изнасиловал её? Я слышала крики, – она пыталась говорить надменно, но срывалась на визг. Так говорят, когда пытаются скрыть страх или что-то ещё.

– Уйди! – закричал он так, что даже Лидия, казалось бы, неспособная на что-либо реагировать, вздрогнула. – Уйди отсюда, я прошу тебя!

Дама едва успела увернуться и захлопнуть дверь, в которую угодила тяжёлая хрустальная пепельница. Разноцветные осколки вперемешку с окурками брызнули в разные стороны, неприятно запахло старым пеплом.

– Прости, я сейчас уберу, – сказал он Лидии, подбирая осколки.

– Кажется, это семья психов, – подумала она.

– Псих! Ты плохо кончишь! – донеслось из-за двери, словно в ответ на её мысли. Где-то продолжал звучать тот же навязчивый мотив – песенка из популярного фильма, слышались голоса.

– Мать гуляет по поводу удачной сделки, – нехотя пояснил Максим. – Устроила приём. Достала она меня с этими приёмами.

Яркий рот и широкие скулы делали его похожим на ребёнка. Лидии было трудно поверить, что именно этот хрупкий светлоглазый мальчик чуть не изнасиловал её. Таких мальчиков высматривают в толпе «голубые».

– Прости, я, кажется, перепил и не за ту тебя принял…

Она не ответила, не в силах ни двигаться, ни говорить.

– Давай приляжем, – с поистине детской непосредственностью предложил он. – Ты ведь так устала. Ничего, если я сниму джинсы?

Она взяла со стола тяжёлую хрустальную вазу – на всякий случай, в ожидании новой атаки. Но не без труда поставила её на место – та оказалась слишком тяжёлой. Ей была невыносима мысль о каких-либо резких движениях. Да и ощущение опасности исчезло. Она доживёт как-нибудь до утра в этом кресле.

Но Максим начал рыться в шкафу и, вытащив простыню в голубую полоску, постелил на софе (она почему-то и спустя десять лет помнила эту простыню, может быть, потому, что полоска была слишком яркой).

– Не бойся, ложись. Я не трону тебя.

Она не двигалась, раздавленная усталостью, и он раздражённо повторил:

– Я же говорю, не трону. Ложись!

Всё это напоминало какую-то детскую игру. Препираться было ещё утомительнее, чем двигаться. Она доползла до софы и свернулась на ней клубком. Он устроился рядом, обняв её одной рукой. Увидев прыщи на его шее, она поморщилась, но руку не отбросила. Странная близость возникла между ними. Они словно бы всю жизнь были братом и сестрой.