Вагон дернуло, локомотив начал медленно вытягивать выгоны со станции. Стук колес и обычные звуки поезда немного привели Ивана Петровича в чувство. Он открыл глаза и осмотрелся. Марина сидела напротив и, нисколько не стесняясь, рассматривала его. Старичок лежал на своей полке, отвернувшись к стенке, но судя по всему, внимательно прислушивался, надеясь, все-таки, прояснить что-нибудь для себя.
– Как спалось? – c таинственной интонацией в голосе спросила Марина. От нее, как от женщины, конечно, не укрылось, что во время ее отсутствия что-то произошло.
Иван Петрович переборол себя и, каким смог, ровным голосом ответил:
– Замечательно.
– По вам не скажешь.
– Голова что-то разболелась.
И дальше разговор потек сам собой. Правда, пришлось съесть таблетку, выданную Мариной для лечения «разболевшейся» головы. Но в целом беседа пошла ему на пользу. Через час он уже узнал много нового (и ненужного) из жизни Марины, познакомился с Федором Семеновичем, который спустился сверху попить с ними чаю, и даже посмеялся вместе с ними над анекдотами, которыми Семеныч, как он попросил его называть, сыпал, как из рога изобилия.
Ситуация разрядилась окончательно, и Иван Петрович уже с удивлением вспоминал о произошедшем на вокзале, списав все на свою разыгравшуюся фантазию.
За окном окончательно стемнело. В их купе горела всего одна лампочка, было тепло и даже уютно. Марина, укрывшись одеялом, дремала. Семеныч, напившись чаю и наговорившись досыта, давно спал у себя на верхней полке. Иван Петрович, погуляв по вагону, и почитав расписание, которое вообще-то и так знал наизусть, снова расположился у окна. Через некоторое время, окончательно расхрабрившись, он отодвинул занавеску и посмотрел в окно. Разумеется, ничего необычного он там не увидел, хотя отдаленные опасения в нем все-таки были.
Поезд шел через лес. Его черный контур четко вырисовывался на фоне более серого неба. На горизонте то тут, то там появлялись и исчезали россыпи огоньков, там были большие и маленькие поселения, деревни. Через некоторое время Синицкий перестал различать картинки за окном и погрузился в мысли о завтрашней встрече со своим начальством. На самом деле день его заранее был расписан, и никаких отклонений он бы не потерпел: с вокзала на такси до офиса, два-три часа на деловые встречи, потом обед с его начальником в кафе «Тропик», рядом в переулке. Потом он обычно ходил час-другой по магазинам, выбирая очередной подарок для дочери, снова заезжал в офис за обратным пакетом документов и на такси добирался до вокзала.
В который раз прокручивая маршрут в голове, он не заметил, что состав остановился перед какой-то насыпью, уложенной бетонными плитами. Еще через мгновение сознание прояснилось, он увидел происходящее за окном и волосы на его голове зашевелились.
Поезд стоял под бетонным автомобильным мостом. Сверху светили какие-то синие огни, наверное, освещение самого моста. Откуда-то сбоку доносился противный прерывающийся зуммер сигнализации.
Под мостом, там, где плиты полотна соединяются с насыпью, в полной темноте, стоял человек. На нем была фуфайка, валенки и красный запачканный смазкой сигнальный жилет. На голове мятая зимняя шапка-ушанка. Рядом с ним, на гравии, лежала старая кувалда с черной засаленной рукояткой. Черное от загара лицо заросло серой щетиной и глаза в упор смотрели прямо на Ивана Петровича. Они были настолько мутные, что зрачков было почти не различить, но Синицкий был уверен, что смотрит он именно на него. Губы его медленно шевелились, как будто выговаривая каждую букву.
