– Нужно третье колесо, – это снова изобретатель вечного двигателя.
– Нет, нужно просто помолиться богу, – пошутил Пожарский, но по вытянувшему лицу Фойе понял, что шутить такими вещами в 17 веке не стоит, но деваться уже было некуда, не отступать же.
– Давайте я сейчас помолюсь правильно, перекрестившись двумя перстами, справа налево, и попробую прокатиться, – предложил он французу.
– Да хоть всей ладонью. Всё равно упадёте, – тоже завёлся француз.
И тут Петру в голову забрела шальная мысль.
– Дорогой Людвиг, давайте поспорим. Если я, правильно помолившись, на нём прокачусь и не упаду, то вы переходите в православие. Если же упаду, то я добиваюсь у Государя для вас княжеского титула и выплачиваю вам сто тысяч рублей, – Пётр, когда всё это произнёс, и сам испугался. Он последний раз сидел на велосипеде в конце шестидесятых годов двадцатого века. То есть там прошло пятьдесят лет, да тут уже пятый год идёт. Кроме того это ведь тело Афанасьева умело кататься, а сейчас Пётр в чужом теле.
– Если всё дело в молитве, то я согласен. Докажите, что ваш бог сильнее нашего, – гордо выпятил грудь изобретатель.
– Бог один и тот же, но ваши молитвы он не слышит, потому, что вы отошли от его учения, ведь схизматики и ортодоксы, коими вы нас кличете, можно перевести, как верующие по-старому. Ваши папы римские решили, что они умнее остальных и исправили обряды, теперь так же поступили протестанты, у вас во Франции гугеноты. Но теперь католики убивают их за это. Получается, что католикам исправлять обряды можно, а другим нельзя. Нестыковачка. Ладно, закончим теологический спор.
Князь Пожарский прочитал «Отче наш» и, троекратно перекрестившись, взялся за руль.
– Пойдёмте на улицу, здесь места нет, – позвал он механиков за собою, катя велосипед к выходу из мастерской.
На улице Пётр оседлал железного коня, и ещё раз перекрестившись, теперь уже для себя, а не на публику, сел в седло и крутнул педали. И чуть не упал. Не потому, что не сумел удержать равновесия, а потому, что у педалей оказался очень тугой ход, цепь перетянули. Тем не менее, Пожарский выровнялся и, с трудом вращая педали, поехал по дороге прочь от механиков, стоящих с открытыми ртами. Метров через пятьдесят он развернулся и стал со всех сил крутить педали, набирая скорость. Мимо механиков он промчался уже со скоростью километров двадцать пять в час. Отъехав опять метров на пятьдесят, Пётр снова развернулся и решил проделать трюк из детства, он отпустил руль и скрестил руки на груди. В детстве, чтобы так ездить, они с пацанами специально перетягивали крепление руля, чтобы он вращался туго и не рыскал при езде без рук. Сейчас протягивать руль не нужно было, механики и так его затянули от всей широты души. Улыбаясь, всё ещё стоящим с открытыми ртами учёным, он в третий раз развернулся и проделал ещё один трюк из детства, поджал ноги и поставил их на руль, а руки убрал с руля. И опять чуть не навернулся. Вот это упражнение Афанасий Иванович проделывал последний раз, когда ему было лет восемь, а значит девяносто лет назад. Пришлось ноги с руля снять и подъехать к механикам обычным способом. Те молчали.
Не говоря ни слова, господин Фойе почти вырвал руль у князя и, сам, усевшись в седло, попробовал прокатиться и тут же упал.
– Пойдёмте быстрее в церковь, – отряхиваясь от пыли, предложил Людвиг Пожарскому.
– Господин Фойе, я пошутил, не надо никуда ходить, верьте в бога и справляйте обряды, как вам нравится, в Вершилово никто и никогда не будет принуждать человека сменить веру. Мы специально строим сейчас на одной площади два храма католический и протестантский, чтобы примирить эти два течения в христианстве, – Пётр примиряюще протянул изобретателю руку.
