Неприятности начались в Тюмени. Если это можно назвать неприятностями. Плохо всё получилось, и чем теперь закончится неизвестно. А случилось так. Приплыли к пристани уже на закате и даже сойти на берег ещё не успели, а тут сразу прибежал дьяк и говорит, что городовой воевода Плещеев Иван Васильевич только что прибывший на смену князю Михаилу Борисовичу Долгорукому требует старшего к себе в крепость. Епифан Плещеева знал, ну как знал, не ручкался, понятно, и вино заморское с ним за одним столом не пивал. Был казак Соловый в войске воеводы Плещеева, что потерпело поражение от литовского полковника Струся под Москвой.
19 марта 1611 года небольшие отряды поляков, загнанные и запертые в Кремле и Китай-городе, боясь восстания среди населения, решились на самое крайнее средство – поджог Москвы, когда народ разбежался из объятого пламенем города, а к полякам, запертым в Кремле, спешил на помощь сильный отряд под начальством полковника Миколая Струся, тогда Плещеев и был выслан с передовым отрядом, чтобы преградить ему дорогу к пылающей Москве. Плещеев подоспел вовремя, но был разбит и вынужден отступить. Епифана ранили в тот день болтом из арбалета. К счастью болт потерял всю силу, пробивая трофейную кирасу надетую казаком. Много с тех пор воды утекло. Епифан вон целым сотником стал. Что ж, делать нечего пошёл сотник за дьяком.
Сначала-то спокойно разговаривали, но только до того момента как узнал Плещеев, что миассцы приехали торговать в Тюмень. Мзду потребовал воевода и цифру назвал запредельную. Сто рублей! И обязательно золотом.
– Побойся бога, Иван Васильевич! Где я тебе такую деньгу найду! – осенил себя троекратно Епифан.
А воевода в крик, что тогда всё отберёт, а людишек с Миасса объявит холопами беглыми и в железа закуёт.
– Не будет такого, – усмехнулся чуть сробевший сначала Соловый, – У меня грамотка царёва есть, что вольны мы торговать на территории всей Российской империи беспошлинно три года. Так ещё и года не прошло, – по мере того, как говорил, стал успокаиваться Соловый и грамоту Государя уже спокойно Плещееву протянул.
Воевода грамоту взял, прочёл и вдруг топнул ногой и порвал её, а потом и закричит:
– Васька, Фрол вяжите его!
Из-за двери выскочили два стрельца и, правда, попытались схватить Епифана. С кем другим, может, и удалось бы. Только полтора года проведённые в Миассе среди вершиловских стрельцов, что обучал казацким ухваткам князь Пожарский, дали сотнику многое. Такую ситуацию тоже отрабатывали на тренировках. Соловый чуть присел и левой ногой, пяткой, пнул по голени того стрельца, что левую руку и крутил. Тот, понятно, руку выпустил и, заохав, принялся на одной ноге скакать. Сотник ждать и наслаждаться этим зрелищем не стал, он не поворачиваясь, шагнул назад и когда стрелец перенёс центр тяжести на одну ногу, сделал ему заднюю подсечку. Бабах, всей немалой тяжестью врезался в пол несчастный. В это время воевода вытащил кинжал из дорогих ножен, персидский явно, и попёр на Епифана. Шаг в право, воевода тыкает туда кинжалом, но Солового там нет. Он только обозначил движение, сам же крутанулся на этой ноге, и со всей силы ребром ладони заехал Плещееву по левому уху. После чего вырубил окончательно поднимающегося стрельца и коленом успокоил второго. Огляделся. Никто больше на него не нападал. Только давешний дьяк прятался в углу, изображая брошенную на лавку кучу тряпок.
