И от Цезаря далеко и от вьюги - страница 4

Одно из таких мест, моя бывшая родина, южная степь. Если заставить все мои флажки светиться разными цветами, то это область останется не освещенной. Иногда я спрашиваю себя, что за пакость со стороны провидения заставить меня родиться в одном из самых скучных мест на Земле. Даже пустыни полны погибших городов. Даже на необжитых полюсах Земли кипели страсти, когда Амундсен и Скотт спорили за звание первопроходцев. А здесь? Ну, были когда-то пути миграций. Но они пролегали в основном по побережьям двух морей, далеко в стороне от мест, в которых я жил. То же самое с торговыми путями, отмеченными останками некогда богатых городов, которые служили приманкой для разбойных кочевых племен, и таки были в итоге ими разграблены. Эти кочевые племена метались по равнине, очерченной с юга горами, морями с запада и востока, и лесами с севера. Словно газ, заполняющий весь сосуд, не содержащий ничего формообразующего, рационального, они метались по всему предоставленному им объему, сбривая малейшие ростки высокой культуры. Не привязанные ни к одному месту, ничем не дорожащие, они, казалось, были напитаны только завистью к богатству созидателей и ревностью уничтожать все кропотливое и изощренное, оставляя самое топорное и неотесанное в качестве необходимого для своих тел и душ. Здесь был простор для этих демонов, и они не оставили после себя ничего, кроме этих бессмысленных курганов, под которыми их находят закопанными с их женщинами, лошадьми и награбленным добром. Примитивное устройство их умов, компенсировалось физическим здоровьем и плодовитостью. То ли их душевная пустота была способна лишь воспроизводить пустоту вовне. То ли пустынность степи навязывала им примитивизм и душевное убожество. Но, тысячелетиями они были вне конкуренции на этих пространствах. Облагородить или смягчить их было невозможно, только бежать из этих мест. Бежать через моря и горы…

Однажды вечером, я, как обычно, вернулся в свои четыре стены, отделяющие мое личное жизненное пространство от остальной двумерной вселенной, близлежащая часть которой заполнена улыбчивыми успешными двуногими существами мира денег. Чувствуя, что не весь мой дневной запас сил израсходован на усилия держаться на плаву в этом социуме, что есть еще во мне неизрасходованные излишки интереса и внимания, я с чашкой кофе сел просматривать свежий номер «Аркеолоджи». Чем хорош этот журнал, это тем, что наряду с отстоявшимися академичными статьями он публикует что-то вроде новостей с переднего края науки. Нет, я умею находить себе пищу и в сухом, затрудненном терминами научном тексте. Но иногда хочется эмоций, красок, человеческой субъективности. В этот номер попала статья, больше напоминающая журналистский репортаж с места высадки инопланетян, чем традиционную сводку с мест новых раскопок. В спертую атмосферу лекционного зала, с горсткой тщетно борющихся со сном преданных слушателей, ворвался бешеный сквозняк, свежий воздух, с запахом полыни, и желтыми смерчиками на степной дороге. Когда «Аркеолоджи» публикует такую статью это всегда не просто так. Это значит, что и в правду что-то раскопали, что-то, что перевернет ряд базовых постулатов в гомеопатическом мироздании ученых мужей. Поначалу я не понял, где именно ведутся раскопки. Оригинал статьи, видно по всему, был на русском, а в журнал попал в плохом английском переводе, и я заметался между двумя дискурсами, как велосипедист между двумя краями тротуара, пытаясь объехать бестолкового пешехода, к тому же не знакомого с правилами движения. До меня поначалу доходили лишь какие-то обрывки. Я понял, что экспедиция немецкая и ведет она раскопки в сотрудничестве с москвичами где-то на юге России. У меня отчего-то забилось сердце. Вид убранного пшеничного поля на фото был очень знаком. На его краю позируя стояла группа людей, судя по жестам, оживленно спорящих. За краем поля был крутой обрыв и оттуда выглядывали верхушки пирамидальных тополей и крыши домов в отдалении. В мое лицо пахнуло запахом уборки. Ветер донес лай собак и звук работающего в поле трактора. Затем возникло название казачьей станицы. Название, которое я десять лет писал на обложках школьных тетрадей. Я понял, что мне пришло второе письмо с родины, и начал читать сначала, стараясь не пропустить ни одной детали. Наконец, до меня дошло, где именно они копают.