7 декабря 1907 года прокурор Смоленского окружного суда получил уведомление от прокурора Псковского окружного суда, в котором указывалось, что одна из подозреваемы по делу о нападении на Крыпецкий монастырь, известная в организации латышских националистов под кличкой «жена трёх мужей», проживает неподалёку от села Болтутино Ельненского уезда у некого Велина называя себя «Эльзой». Псковский чиновник также прислал в Смоленск фотографическую карточку, на которой оная Эльза запечатлена в компании неизвестных мужчины и женщины. Пристав третьей части города Смоленска докладывал прокурору окружного суда, что высланная из Прибалтийского края Екатерина Страутман (она же Швита-Дами, она же Трайс-Виру, тридцати лет, блондинка, в очках, короткостриженая, худощавая, среднего роста) некоторое время проживала в Смоленске на Тюремной улице в доме № 8. Перебравшись к Велину в Болтутино с целью, якобы, изготовления и продажи коровьего масла, ожидала получения денег от своих родственников и пробыла у Велина около месяца.
По сведениям полиции Страутман посещала некая Эльза Мурник (она же Мария Земид, она же «Саша»). Эльза была арестована в деревне Аняково Болтутинской волости Ельненского уезда в доме землемера Луки Хрисаненко. На стук в дверь землемер, вооружившись «Маузером-С96» (опять Маузер, как и у нападавших на монастырь националистов), попытался оказать сопротивление. Однако, взведя курок, не снял пистолет с предохранителя. Вломившиеся в дом полицейские, опасную игрушку отобрали и всеми доступными средствами (кулаки, сапоги, приклады винтовок и ножны шашек) разъяснили Хрисаненко, что мешать полиции дело гиблое. Мурник отвезли в Смоленск, а Лука был оставлен в Аняково. В розыск был объявлен работник Велина рижский мещанин Белоглазов (19-ти лет, шатен среднего роста, пострижен в скобку, глаза карие), который за день до ареста Эльзы уехал вместе с Екатериной Страутман по слухам в Минскую губернию.
Интересна переписка псковского и смоленского прокуроров. Жаждущий крови псковитянин, официально запрашивает смоленского коллегу возбуждено ли дело против землемера Луки Хрисаненко, который пытался оказать сопротивление чинам полиции. Николай Николаевич Чебышев, прокурор Смоленского окружного суда, в своём ответе вопрошает, а за что, собственно, привлекать к уголовной ответственности дурака-землемера, которому вскружила голову смазливая латышка. Вся его вина заключается в том, что во время ареста он стоял с поставленным на предохранитель пистолетом у дверей своего дома. На руках у смоленского прокурора и так масса политических дел.
На фоне революционных безобразий в конец распоясались и обыкновенные уголовники. В 11 часов вечера 22 ноября 1907 года неизвестные вломились через кухню в дом владелицы имения Спасское Краснинского уезда Марии Ивановны Высотской. Хозяйка с двумя служанками Ириной Петровой и Фёклой Куприяновной Грузенковой закрылись на замок в господской спальне. Нападавшие, числом судя по голосам трое, попытались дверь взломать, требуя отдать все деньги и угрожая зарезать женщин в случае отказа. Дверь не поддалась, и грабители, забрав с собой много разных вещей, удалились. Оказалось, что похищены: два самовара, шуба, офицерская шинель, овчинная полость, несколько пар валенок, всего на общую сумму в 60 рублей.
Через пару дней лесник землевладелицы Азанчеевой Осип Барышев донёс в полицию, что на утро после ограбления Спасского видел в своём лесу греющихся у костра троих мужиков, у которых было несколько объёмных мешков. В одном из них лесник узнал знакомого ему крестьянина Петра Фёдоровича Грузенкова. Краснинская полиция на основании этих сведений решила, что злоумышленники направились в губернский город, о чём и сообщили смоленскому полицмейстеру. Уже 7 декабря в Смоленске был задержан Пётр Фёдорович Грузенков, который сознался в ограблении имения Высотской и назвал своих подельников – крестьян Сергея Петровича Романенкова и Виктора Егоровича Абраменкова. По словам Грузенкова, большую часть награбленного они сбыли в Лубне лавочнику Алексею Павловичу Щепилло. У лавочника урядник обнаружил два самовара, часы, подушку, шубу и ботинки. Офицерская шинель и овчинная полость были уже проданы цыгану Абраму Цыбульскому, который по требованию урядника вещи тотчас возвернул.
