Жил он в маленькой такой развалюхе на пустыре, сам ее собрал из досок и жестяных листов, и такую же сделал будку, там у него жил пес, добрейшее создание, хоть за уши его таскай, хоть за хвост, он только улыбается и пытается в лицо лизнуть, и дон Густаво был такой же добрый, только без хвоста, конечно. Мы, дети, к нему весной бегали есть мушмулу, а летом – сливы, он на пустыре себе деревья посадил, целый маленький сад, и все так хорошо у него росло, как будто он этим всю жизнь занимался, люди даже удивлялись, надо же, говорили, трубочист, а как будто… вы правы, дона Мария да Луш, не сказала. Нет, не забыла, не забыла, а хотела вас удивить, вы бы считали, что дон Густаво был обычный садовник, хотя, зачем бы я стала рассказывать про садовника, но вы бы об этом не подумали и ждали бы про садовника, а тут я вам говорю – трубочист, и вы бы удивились, ведь удивились бы? Потому что дон Густаво был трубочист, причем потомственный, и отец его был трубочист, и дед трубочист, целая огромная семья трубочистов, и дон Густаво самый младший и самый невезучий, потому что жил он тут, у нас, а сколько у нас труб, которые нужно чистить? То-то и оно. С тех пор как ввели налог на дым, никто каминов и не разжигает, дон Густаво, бедный, остался без работы, редко-редко кто его звал вытащить из трубы голубиное гнездо или птенца, и это все равно не то же самое, что взять и всю трубу тщательно, снизу доверху прочистить. Люди думали, может, дон Густаво что-нибудь еще умеет, починить что-нибудь или газеты продавать, но дон Густаво никогда не соглашался. Не могу, говорил, помочь, не мое это дело. Вот если бы трубу почистить. И повторял, трубу бы если почистить, это тогда бы да. Даже садовником быть не хотел, говорил, что садовник должен уметь работать в саду, а он умеет только на пустыре, поэтому он пустырник. А чтобы на него не обижались за отказ, угощал всех сливами и мушмулой.
А потом в город приехал этот граф, или маркиз, или, может, он был банкир, важный такой, ужасно богатый, вы его знаете, дона Мария да Луш, его все знают, я только имя забыла. Он приехал и велел строить ему замок, как за границей, не каменный, а кирпичный, ужасно уродливый, сам огромный, окна махонькие, и много-много труб, как на фабрике. Дон Густаво, как увидел первые трубы, достал откуда-то черный костюм с жилеткой, но без пуговиц, выстирал его, высушил на яблоне и стал в нем ходить на стройку. Придет, встанет и смотрит, как юноши смотрят на возлюбленных, пока те им платочек[1] с признаниями вышивают. Каждый день ходил, строители вначале посмеивались, а потом привыкли, даже беспокоиться начали, если дон Густаво задерживался.
Когда замок был почти достроен, дон Густаво снова выстирал свой костюм, я нашла и пришила ему пуговицы, я уже тогда была очень хозяйственная, у меня всегда с собой были иголка и нитки, мало ли что, я и вам посоветовала бы, дона Мария да Луш, вон, у вас на чулке петля поехала, а была бы у вас иголка с ниткой, вы бы петлю и подхватили, и чулок спасли. А дон Густаво надел костюм с пуговицами и пошел к этому банкиру, или графу, проситься на работу. А граф его не взял. Меня там не было, но говорят, что граф даже не дал дону Густаво повторить. Сказал, я и с первого раза все понял, спасибо, не беспокойтесь. И еще сказал, что ему не нужны трубочисты, трубами будут заниматься специально обученные профессионалы с техникой, так и сказал, профессионалы с техникой, это я потом от дона Густаво узнала, мы все его ждали на пустыре, играли с псом, таскали его за уши и за хвост, а дон Густаво про нас забыл и ушел в бар к Манеле, он был очень расстроен, потому что, ну правда, разве могут какие-то там профессионалы сравниться с ним, потомственным трубочистом?
