– Сколько ты там провёл?
– У нас допрос? – раздалось хмыканье, но Рене не повелась. Наоборот, она быстро обошла Тони, остановившись прямо перед ним, и совершенно будничным жестом смахнула с воротника мужского пальто целый сугроб. С неба вновь валил снег.
– Нет. – Рене покачала головой. – Не знала, что это очередная запрещённая тема.
Энтони скривился, и они вновь зашагали по заваленной сугробами улице, которая быстро становилась безлюдной. Вечер перед Рождеством все хотели провести вместе с семьями, а потому лишь запоздавшие безответственные покупатели выбирали подарки в последних не закрывшихся ещё лавках. Скоро улица совсем опустеет, а вот им с Тони сегодня идти некуда. Только и оставалось месить снег да вести пространные разговоры в надежде однажды добраться до нужной темы.
– Три года, – неожиданно прозвучал за спиной голос, а Рене оглянулась.
Надо же, она и не заметила, когда Энтони остановился. Он замер у тира, рядом с лотком, где лежали самые дешёвые игрушки на свете, и разглядывал их с таким любопытством, словно был заядлым зоологом. Хотя вряд ли в мире существовали специалисты по оранжевым единорогам или плюшевым жабам. Неожиданно Энтони усмехнулся и взял в руку серебристого лося. Да уж, символ Канады – это святое.
– В армии не было ничего интересного, если вдруг ты напридумывала себе трагедии космического масштаба. Отслужил, получил лицензию, вернулся и закончил подготовку на травматолога. А дальше тебе известно.
Он хмыкнул и небрежно вернул лося на место, ну а Рене нервно стиснула руки. Да, последующую историю знал каждый, кто хоть раз слышал имя доктора Ланга. Самый молодой глава отделения, наглец, виртуоз и просто эпатажная личность. Рене вздохнула. А ещё потрясающе противоречивый человек.
– Филдс хочет, чтобы ты перестал пить таблетки.
– Джонатан давно не мой лечащий врач. Я сам решу, пить мне их или нет.
– А ещё он назвал тебя Колином, – ровно сказала Рене и уставилась в тёмные от ночи глаза, где прямо сейчас плясали огоньки от гирлянд. Позади них с гоготом пронеслась толпа то ли немецких, то ли австрийских туристов, и Тони сделал небольшой шаг назад.
– Вот уж кому не следовало пренебрегать пилюлями для поддержания памяти, – донеслось ядовитое шипение.
– Кто он тебе?
– Бывший учитель, который слишком привык лезть не в своё дело, – процедил Энтони.
Он постарался поглубже засунуть криво сидевшего лося, отчего остальные игрушки едва не посыпались. А Рене втянула воздух сквозь сжатые зубы. Учитель? Что же, это многое… Ладно. Не многое, но хоть что-нибудь объясняло.
– Хочешь, я выиграю тебе медведя?
Неожиданный вопрос заставил Рене удивлённо моргнуть.
– Что?
– Медведя хочешь?
Тони махнул рукой на ряд железных банок, которые, видимо, требовалось прострелить из захудалой пневмовинтовки. Лак на её прикладе давно стёрся, а дуло, кажется, пошло красивой волной. Рене озадаченно нахмурилась.
– Зачем он мне?
– Все девочки обнимаются с мишками на ночь. Разве нет? Завязывают бантики, усаживают на подушку или кладут под одеяло.
– Да, если им пять, – холодно откликнулась Рене. Это что, опять странный намёк на её детский возраст? Но Энтони ничего не добавил и принялся шарить по карманам своего заснеженного пальто.
– Значит, не хочешь?
– Нет.
– Жаль. Думал произвести впечатление, – машинально пробормотал он, и с волос полетела целая шапка из белых хлопьев, обнажив покрасневшие на морозе уши.
