Мысль позабавила Теодору, и она хихикнула.
– Что ты ржешь как лошадь, черт тебя дери?
– Просто так, – ответила она.
– Боже, женщина, у меня из-за тебя когда-нибудь крыша поедет.
– Знаю, – прошептала она. – Прости.
– Горбатишься тут ради тебя на работе… – брюзгливо протянул Рас. То хорошо знакомая им обоим прелюдия, все прочие словеса были излишни.
Рас закрутил пробку на горлышке бутылки и поставил ту обратно в шкафчик. Десять лет прошло с тех пор, как Рузвельт отменил сухой закон, до той поры самогон держали в подвале. В тот день, когда двадцать первая поправка сожрала восемнадцатую, Рас ящик за ящиком перетаскал пойло из сырого подвала в шкафчик в передней комнате. Тарелки, что достались им от матери Теодоры, были небрежно сброшены с полок – им на смену пришла целая батарея бутылок: виски простой, виски солодовый, джин и остальная чёртова водица, которую муж припрятывал с тысяча девятьсот двадцатого года. Теодора не могла сказать, где сейчас находится фарфор. Она полагала, это не так и важно.
– Я еще кой-какие бумаги заполню, – проворчал Рас, вытирая нутро стакана рукавом рубашки. – А ты иди в спальню.
Теодора нахмурилась и на мгновение задержалась, бездумно теребя бахрому своего халата. Рас осторожно поставил стакан на место в шкафчике и медленно повернул голову, чтобы бросить на нее мрачный, поразительно трезвый взгляд.
– Ну же, Теодора, – сказал он.
Слабая, дрожащая улыбка тронула уголки ее рта, и она шумно сглотнула, прежде чем повернуться и зашагать прямо к лестнице. Она поднялась и ощутила, как тонкая ткань халата влажно льнет к ее разгоряченной коже. Наверх, в одинокую спальню, к боли, которая заставляла ее глаза щипать всякий раз, когда она их закрывала.
Ну, а теперь, Тео…
– Да, Рассел, – сказала она вслух, ныряя обратно под горячую влажную простыню.
Рас веером раскинул рекламные материалы на кухонном столе. Там был и пресс-альбом, и глянцевые кадры, и полдюжины рекламных листовок – миниатюрные копии того единственного плаката, что висел сейчас перед «Дворцом».
Первый Международный Тур!
Ошеломляюще! Современно!
2 часа раскаленной добела Правды!
Слова «раскаленной добела» были написаны так, что казалось, полыхают реальным огнем. Ну а актерский состав? Кто такой Джим С. Доусон? Явно не Рэндольф Скотт[3].
Взяв пресс-альбом, Рас рассеянно пролистал его.
– Ребячество, – вынес он вердикт.
СЕКРЕТЫ СЧАСТЛИВОГО И ЗДОРОВОГО ВЗРОСЛЕНИЯ, буквально орал на него заголовок на пятой странице, а на шестой был представлен достопочтимый доктор Эллиот Фримен (На сцене! Лично! Знаменитый Специалист по Гигиене!), но без фотоснимка – от городка к городку в халат доброго доктора рядились разные люди. В «Дворце» честь сыграть эту роль (толкать заученную речь, наверняка написанную лично Зазывалой Дэвисом) выпала уроженцу Маунтин-Хоум Питеру Чеппелу. Так дела и пойдут: сначала толкнут речь, потом «Настольную Книгу Доктора Фримена», коей, по мнению Раса, цена была два медяка в базарный день. Таков контракт. Вряд ли фильм сорвет кассу, но время нынче трудное для всех. Рас мог надеяться лишь на половину суммы от той, что обычно приносят мелодрамы, поскольку мужская часть аудитории ушла на другой край света, убивать немчуру да япошек да ловить маслины в ответ. И дамочки приходят не так часто, как раньше: скудные деньжата, заработанные за прилавками и секретарскими столами, первым делом шли на покупку снеди и погашение счетов за свет. «Дворцу» был нужен по-настоящему новый рекламный ход, чтобы заставить хоть кого-то сесть в зал. Вероятно, слегка
