Маша оказалась в щекотливом положении. С одной стороны, она не хотела расстраивать Клавдию Ивановну и рассказывать ей правду о ранении ее сына. А с другой стороны, если она промолчит и ничего не скажет, ее приезд в деревню будет выглядеть подозрительным и Клавдия Ивановна обо всем догадается. А ведь именно этого Маша меньше всего хотела. Никто не должен знать истинной причины, по которой она приехала в деревню. Никто… Даже Григорий.
– Однако Клавдия Ивановна, не стоит так сильно волноваться. Григорию первое время придется избегать физических нагрузок. Никаких лишних волнений и переживаний, хороший уход, чистый деревенский воздух – и поверьте мне, не пройдет и полугода, как у него все нормализуется.
– Ну, если так… – неуверенно произнесла Клавдия Ивановна.
– Да, мама, именно так. И давай больше не будем об этом говорить, – быстро, с каким-то тревожным беспокойством проговорил Григорий, затем встал, подошел к окну и отворил створки.
Легкие струйки теплого ветерка пробежали по его волосам. Птички щебетали как-то особенно нежно, тонкий, но сильный запах цветущих деревьев проникал повсюду.
– Мама, скажи, а от Ольги так и нет никаких известий?
– Никаких, сынок.
– А Наташа, – Григорий вдруг встрепенулся и всплеснул руками, – где она, где моя родная сестренка?
– Наталья!? – Клавдия Ивановна нервным движением руки провела по скатерти, расправляя складки. – Она два дня назад уехала к своей свекрови, – Клавдия Ивановна перевела взгляд на Машу и пояснила: – Наталья вышла замуж перед самой войной и, как полагается, переехала в соседнюю деревню в дом своего мужа. В самом начале войны ее муж Максим погиб, и Наталья еще год после его смерти жила вместе со свекровью. Со смертью сына та сильно сдала. У нее кроме Максима не было больше детей, а муж погиб еще в гражданскую. Тяжело ей было в одиночестве переносить свое горе, вот Наталья и пожалела ее. Моей дочери было двадцать три года, когда она овдовела. В этом возрасте женщина еще молода, полна сил и энергии. Поэтому просто грешно хоронить себя заживо, живя со старухой, матерью своего погибшего мужа. Я ей не раз об этом говорила. Наконец Наталья вернулась домой, и что же… Свекровь оказалась женщиной эгоистичной. Она не дает Наталье спокойно жить. То она заболела, то у нее какие-то неурядицы, а то просто приснился дурной сон. И твоя сестричка должна бросать все: дом, работу, и сломя голову мчаться к ней. Вот и сейчас, ее, видите ли, одолевают дурные предчувствия и она не может спокойно спать. Пропади она пропадом, – Клавдия Ивановна от злости сплюнула на пол.
– Мама, а может быть, ты ревнуешь Наташу к ее свекрови?
– Ревную? Нет, сынок. Я просто негодую на нее. Мы все к старости меняемся, становимся капризными, как малые дети, обидчивыми, а порой и просто вредными, но не до такой же степени. Старуха уже замучила своими капризами девочку. Наталья молчит, но я же вижу, как она устала. Под глазами появились темные круги, лицо бледное, без единой кровинки. Да ты сам, Гриша, посуди. До соседней деревни двадцать километров, и хорошо еще, если попутная машина подвезет, а если нет… Сколько раз бывало, что ее в пути заставал то дождь, то снег. Однажды она сильно промокла и целую неделю не вставала с постели. После этого случая я запретила Наталье ездить к свекрови, но куда там… А ты говоришь «ревную»! – Клавдия Ивановна от обиды надула губы.
