– А вот это идея, – оживилась мать, – да-да, это было бы хорошо. Я прямо завтра поговорю с ним, думаю, сестре он не откажет. Да и сам заработает.
Эмма наблюдала, как у матери загорелись глаза, она подсела к ней поближе и тихонько сказала:
– Мам, а помнишь, как мы лук жарили?
– Ну, жарили и жарили… – с подбадривающей улыбкой невесело ответила мать. – Чего вспоминать, жизнь такая была, лука вон сколько уродило, а денег не было. Вот и жарили. Теперь, в случае чего, можем бизнес делать, мы-то знаем, как вкусно лук пожарить, хлебом юшечку промокнуть и голодными не остаться. – И вдруг мать заплакала.
– Мам, ну ты чего? В прошлом уже все это. Завтра дядю Сашу наймем, прибыль удвоим…
– Главное, – перебила мать, – тебе не придется каждый день – через день мотаться. Жалко на тебя смотреть, похудела как… По мне, так лучше б лук ели…
– Здрасьте, приехали, – засмеялась Эмма. – Пойдем спать, а завтра с новыми силами в бой.
На следующий день внимание Эммы привлекла подозрительная активность соседей-предпринимателей, которые столпились кучкой возле ближайшего к ее точке магазина и о чем-то шептались, кидая на Эмму колючие взгляды. Мне бояться нечего, – решила она, – налоги плачу, декларации вовремя заполняю, торговое место оплачиваю. К ее радости хозяева соседних магазинов разошлись, но тихая психологическая угроза, которую она от них почувствовала, переросла во вполне сформировавшийся физический объект в виде представителя органа местного самоуправления. Стоя перед столиком Эммы, немолодая с цыпками на локтях женщина тыкала ей какой-то документ, в котором значилось, что данный субъект предпринимательской деятельности, то есть Эмма, не может осуществлять торговлю продуктами на открытом воздухе.
– Вы имеете право вести торговлю в этом месте только непродовольственной группой товара, – резюмировала она. – Кстати, вы здесь раньше бельем торговали, вот им и занимайтесь. А этого, – окинула она взглядом столик с продуктами, – чтобы я больше не видела. Да и весы ваши еще проверить не мешало… – она взяла килограммовую гирю, выверяя в руке вес. – Ладно, если прямо сейчас уйдете, никто вас проверять не будет.
Эмма собрала в сумки непроданные продукты и, пронизанная лживо-сочувствующими взглядами соседей-предпринимателей, скрывая нахлынувшие слезы, сложила свой столик. Таким образом, Эмма покинула прибыльное место, предоставив человекообразным пираньям возможность съедать дальше друг друга, благо у каждого из них были свои знакомства и связи.
На этом коммерция Эммы, как ни странно, не завершилась, что говорит в пользу ее оптимизма. Поняв, что в торговлю без связей и денег не пробиться, она принялась жарить пирожки. Около полуночи она замешивала тесто, под утро вставала, жарила, и автостопом, когда еще не ходил городской транспорт, добиралась к первой утренней электричке, где кормила голодных пассажиров-челночников. Поначалу пирожки шли нарасхват, потом по мере появления конкурентов, пирожки пришлось увеличивать в размере, и в конечном итоге, Эмма продавала пирожки размером с ладошку.
– Смотри, весь потолок закопчен, – сердилась мать. – Бросай это дело, ремонт один чего стоить будет! Посмотри на стены возле плиты…
– Мам, зато живая копейка, – спорила Эмма.
– Да жалко мне тебя, вон совсем без сна. Да и без выходных.
Ну, как бы там ни было, но каждое утро будильник звонил в одно и то же время, стрелки показывали четыре часа, и Эмма шла на кухню. Там она надевала старый спортивный костюм, который, несмотря на фартук, все больше промасливался, вызывая у Эммы стойкое неприятие к ее пирожковой деятельности. «Лишь бы мать не увидела», – думала Эмма, скрывая от матери слезы, которые капали прям на стол. «Такое чувство, что я родилась в этой робе», – про себя причитала она, брезгливо окидывая взглядом свой спортивный костюм.
