Я молча киваю: судя по тону высказывания, Сенеку казнили. Теперь, когда нас разделяет только стол, запах крови и роз обостряется. Роза – у президента на лацкане, это понятно, причем аромат генетически был усилен, в жизни цветы так не пахнут. А что касается крови… Даже не знаю.
– После этого мне оставалось одно: позволить вам разыграть вашу маленькую комедию. Нет, вы были просто прелестны: эдакая наивная влюбленная школьница. Обитателей Капитолия ваша игра убедила. А вот в дистриктах, к сожалению, на обман купились не все.
Видимо, на моем лице мелькает легчайшая тень удивления.
– Разумеется, вы об этом не подозревали. Где уж вам знать о настроениях в остальных дистриктах! Между тем некоторые восприняли ваш незатейливый фокус как знак открытого неповиновения, а вовсе не безоглядной любви. Ну, а если девчонке из Дистрикта номер двенадцать позволено бросить вызов Капитолию и уйти безнаказанной, что помешает им поступать точно так же? Что помешает, к примеру, устроить мятеж?
Смысл последнего предложения доходит не сразу. А потом обрушивается на меня всей своей тяжестью.
– Неужели начались мятежи?
Трудно сказать, страшит меня эта мысль или, наоборот, воодушевляет.
– Пока нет. Но это лишь вопрос времени – разве что радикально изменится ситуация… А мятежи, как известно, ведут к революциям. – Президент потирает место над левой бровью, которое (мне ли не знать) потирают, когда болит голова. – Вы имеете хотя бы отдаленное представление, что это значит? Сколько людей погибнет? В каких условиях окажутся уцелевшие? Может, Капитолий и не подарок, но стоит ему хоть на день ослабить хватку – поверьте на слово, – вся система рухнет.
Меня поражает прямота и даже искренность его речи. Можно подумать, Сноу на самом деле превыше всего ценит благополучие жителей Панема, а ведь это полная чушь.
Не знаю, откуда берется смелость, но я говорю:
– Какая хрупкая система: рушится из-за горсти ягод.
Собеседник долго молчит и пристально разглядывает меня.
– Да, хрупкая, только не в том смысле, что вы подумали.
Раздается стук в дверь, и в кабинет просовывает голову капитолиец.
– Ее мать спрашивает: вы чай пить будете?
– Буду. С удовольствием, – говорит Сноу. Дверь открывается шире; на пороге стоит моя мама с подносом. – Сюда, пожалуйста. – Положив книгу на угол, он похлопывает ладонью посередине стола.
Мама опускает поднос. На нем фарфоровый чайник и чашки (сервиз из ее приданого), сливки, сахар, тарелка с печеньем. Печенье украшено цветочками из глазури нежных оттенков – разумеется, это работа Пита.
– Как любезно. Забавно, знаете ли: многим людям и в голову не приходит, что президентам тоже хочется есть.
Надо же, само добродушие. По крайней мере, мама слегка успокаивается.
– Может, еще что-нибудь? – спрашивает она. – Если вы голодны, я бы приготовила…
– Нет, этого более чем достаточно. Благодарю.
Ясно: он ее выпроваживает. Мама бросает на меня быстрый взгляд и уходит. Президент наливает нам чаю, кладет себе сахар, сливки и долго-долго мешает ложечкой. Похоже, он все сказал и теперь ожидает ответа.
– У меня и в мыслях не было подстрекать людей к мятежам, – говорю я.
– Верю. Но это неважно. Ваш стилист оказался пророком, выбирая наряды. Вы, «Огненная Китнисс», бросили искру, способную (если вовремя не принять меры) разгореться в адское пламя, которое уничтожит Панем.
– Почему бы вам не убить меня прямо сейчас? – выпаливаю я.
