«И вы, моря…». Amers - страница 24

«Готовясь вступить в величайший Орден, в котором [рок] священнодействует Слепой, мы прикрыли наши лица вуалью, сотканной из грёз праотцов. И, как если бы можно было вызвать в памяти образ местности, которую предстоит посетить,

«нам вспомнились родные места, хотя мы и не обязаны им своим рождением, нам вспомнилась тронная зала, в которой восседаем не мы,

«но с той поры, вступая в поток празднеств, мы словно бы увенчаны венком из смолистых шишек чёрных пиний.»

***

«О, заботливая Мать примéт и знаков, содрогнись! Да так, чтоб все смогли увидеть: белы ли первобрачные простыни наши!? Неумолимо грозное море под фатою невесты, о, море, чреватое всеми заботливыми матерями, отстирывающими простыни своих дочерей, сорванные с высоких кроватей, на которых и сами они стали женами или любовницами!… Та вечная вражда, [словно надзиратель со своею ферулою] стоящая за нашими отношениями, любить нас не отучит. Как разбегаются ребяческие стада разнообразных монстров, едва завидев маску твою! Мы принадлежим к иной касте: к тем, которые говорят с камнем, поднятым с места действия драмы: мы способны созерцать [всё] то, что совершается жестокостью и силой, чрева принадлежащих нам дурнушек не орошая семенем своим.

«В тревоге и смущении нам по-душе видеть тебя сим Королевским Станом, по которому несутся на выгул покрытые золотом белые гончии несчастья. В пылу вожделения мы желаем видеть тебя полем чёрных маков, в которое молния вонзает свои вилы. И нас влечёт к тебе не знающая стыда страсть, и от творений твоих, грезя, зачнём.

«И вот ты перестало быть для нас настенным изображением [действующих лиц драмы], или шитьем, украшающим одеяния жрецов, но, ─ от стайки рождённых тобою мальков до собравшейся на берегах твоих толпы рождённого тобою народа, ─ [стало] величайшею розой альянса и величайшим иерархическим древом, подобным тому древу искупления, которое чернеет на скрещении [заросших] дорог былых нашествий:

«В люльке ветвей качается мёртвое дитя среди отливающих золотом фляг и обломков мечей или жезлов, среди почерневших глиняных эффигий, соломенных шевелюр, убранных в косички, и ветвящихся красных кораллов, ─ там, где смешались жертвоприношения данников с трофейными доспехами цезарей

«Иные узрели лик твой полỳденный, который внезапно озарило наводящее ужас величие патриарха. И воин, идущий на смерть в грезимом тобою, облачается, набив рот черным виноградом, в доспехи твои. И блеск твоих волн ─ в шёлке обнаженного меча и в ослеплении дня,

«И привкус твой ─ в священном хлебе и в слиянном теле всех посвящаемых в тайны женщин. «Ты мне откроешь династий своих скрижали», ─ восклицает герой, ищущий подтверждения своих притязаний на престол. И тот, [другой], недугом снедаемый, который входит в море: «Я возьму у тебя документы, удостоверяющие мою национальность.»

«Достойно хвалим и лик твой, Чужестранка, когда, ─ с первым млеком разбуженной денницы, словно ледком подёрнутым зелёными перламутрами, ─ на древних, нависших над волнами дорогах, по которым отправлялись в изгнание Короли, некий поворот истории ввергает нас, ─ промеж двух скалистых Голов, ─ в эту немую процедуру опознания ничем не связанных вод.

«(Разрыв! Наконец-то! Разрыв с тем, что говорят нам наши земные глаза и слово речённое, ─ промеж двух скалистых Голов, ─ касательно ретрибуции жемчугом и тех трагических отплытий, которые мы, облачённые в отливающую серебром парчу, вынуждены были совершить.. Корабли, высотой в полнеба из-за нагруженных на них бессмертных творений из мрамора, взметнувших свои крыла, и, за ними следом ─ из чёрной бронзы; о! А ещё загружают всю золотую посуду, на которой оставил свои отметины пуансон наших предков, а также ─ изрядное количество предметов, могущих быть обращенными в звонкую монету в созвездии тунца или возничего!)»