Было слышно, как на Игральной проезжали трамваи. От их вибрации на стеклянных полочках дрожали столовый сервиз и фигурки ЛФЗ. У меня в детстве были такие: зайчик с морковкой и узбек с виноградом. У Кармашиков на полках фарфор и хрусталь, а у нас с Прокышем грязь под ногтями. Из-за работы некогда вычистить.
Иногда мельком посматривал на Прокыша, как чадо на родителя, застрявшего на скучном совещании. Пап, а скоро домой? На его вроде бы непроницаемом лице едва уловимая ухмылка, заметная лишь тем, кто имеет несчастный опыт многолетнего с ним общения. И я догадывался, о чем он думал, глядя на этих недоступных Гришиных женщин. Признаться, я и сам о том же мечтал, несмотря на то что одной из них, кажется, под полтос. Наверно, эта вдова Лидия Сергеевна шустрая была молодуха: успела выскочить за народного артиста, родить ему курящую дочку. Хотя, конечно, жаль их.
– …что от нас требуется? – перешел Прокыш к делу, чувствуя, как я мысленно ерзаю на стуле.
– Мы будем работать в разных направлениях, – распоряжался аблакат, – я действую исключительно в правовом поле. А вы, – делано замялся, в присутствии дам подбирая подходящее слово и тем самым вынуждая Прокыша продолжить за него нехорошую мысль.
Но Прокыш и не думал помогать с эвфемизмами. Едва ли знал, что это такое. Бровью не повел, а просто, сложив на груди руки, вперился плотоядными глазками в аблаката, и тому ничего не оставалось, как выдоить «признание»:
– Раз все свои…
– Когда мы успели стать своими? – не удержался Прокыш.
– …мы не отрицаем возможности каких-либо провокаций в его сторону. Нам сейчас как никогда нужна поддержка общественности. У нас впереди информационная война. Его необходимо дискредитировать перед общественностью. Такой вариант развития мы уже обсуждали с вашим руководством, поэтому Америки я вам не открыл…
Мы, Николай Второй, мои подданные и мой народ… Это не мания величия. Это попытка соорудить на скорую руку – круговую поруку. Так откровенно подставлять других и самому палиться! Мы с Прокышем переглянулись. Женщины опустили глаза. Отставник и вовсе пошел пятнами, напоминая председателя бубличной артели, захотевшего дать пятьдесят рублей, лишь бы никогда больше не приходить на заседания «Меча и Орала». Втравили бедолагу в блудняк.
– Вы хотите, чтоб ему наркоту подкинули? – «догадался» Прокыш. Ему надоело ходить вокруг да около, он уже обвыкся тут со всеми. Безмятежно откинувшись на стуле, перекинув руку через спинку, пытливо разглядывал аблаката из-под насупленных бровей, словно неведомую зверушку, и продолжал: – Странно, а я не в курсе, «мое руководство» не проинформировало меня.
Аблакат нервно прыснул, попытался свести к шутке, чтобы сгладить неловкий момент. Но Прокыш шутить не умел. Максимум – гусарский анекдот. Прокыш умел вести дела. Авантюрный склад характера насильно не задвинешь. Взвешивал все за и против, после чего принимал единственно верное решение.
– Почему бы вам для начала не написать заявление? – предложил Прокыш.
– Это выстрел вхолостую. Это мы оставим на последнее. Я прекрасно знаю, как работают наши органы следствия. Отпишутся, что нет состава преступления, что это гражданско-правовые отношения и нужно идти в гражданский суд. Я не стану впустую тратить время и деньги Кармашиков. Я впервые возопию о справедливости! Такое в моей практике впервые, чтобы включались не только профессиональные, но и личные мотивы. Только суд и только огласка. Суд, который мы однозначно выигрываем, потому что с той стороны никаких доказательств, ни одного юридического факта. Наш иск обязаны будут удовлетворить на основании того, что ответчик говорит неправду. Публичное извинение, возмещение морального вреда и последующий запрет называться сыном Кармашика, – все более возводил понты аблакат, а в глазах женщин все более разгоралась надежда.
