– Возможно, они будут расположены в очень живописных местах, – улыбнулся Андросов. – А если без шуток, Глеб – тебе же предлагают стать кем-то вроде министра иностранных дел «Нобель-ойла». А сам «Нобель-ойл» – это что-то вроде государства в государстве. Компания расположена на огромной территории, в ней работают сотни тысяч людей. – Андросов внимательно посмотрел на Глеба. – Вот кого, быть может, ты станешь представлять.
– Я думал об этом, но… – Всегда решительный и уверенный в себе Басаргин опустил глаза. Андросов видел, как ему нелегко.
– Не стану говорить, что бы сделал я, если б мне предложили это – ведь это предложили не мне, а тебе, что уже свидетельствует о многом, – медленно произнес Андросов. – А хочешь сделаем так – подбросим монетку, и в зависимости от того, какой стороной она упадет, станет ясно, к чему тебя толкает судьба.
– Давай! – с видимым облегчением сказал Басаргин. – Орел!
Андросов выудил из кошелька затертую четверть доллара и подбросил вверх. Монетка со звоном упала на полированную поверхность стола. В мягком ресторанном освещении поблескивали широко расправленные крылья орла.
Андрей улыбнулся:
– Полностью совпадает с моей рекомендацией. Но ты, конечно, еще подумай. И посоветуйся с Машей – ведь именно ей придется разделить с тобой бремя твоего решения.
Две недели спустя в представительстве России был организован прощальный прием по случаю окончания работы старшего советника Глеба Басаргина и его отъезда в Москву. Пришло множество дипломатов почти из всех миссий, аккредитованных в Нью-Йорке, с которыми пересекался по работе Басаргин, пришли его знакомые журналисты, куратор музея «Метрополитен», с которой Басаргин сотрудничал во время выставки произведений «Эрмитажа». Пришел и его старый знакомый – обладатель львиной гривы седых волос и черной, как смоль бороды почти до пояса Осип Бар-Цадик, внук раввина из украинской Умани, поэт и философ, предпочитавший знакомить публику со своими произведениями на небольшой площадке прямо под мостом Куинсборо.
Люди произносили прочувственные речи, желая Басаргину счастливого будущего, а одна эмоциональная советница из представительства Сьерра-Леоне даже разрыдалась. Глеб мужественно принимал нескончаемый поток поздравлений и пожеланий, а затем, улучив момент, подошел к Андрею:
– Наверное, этого не было бы, если б не ты…
Андросов пожал плечами:
– Надеюсь, что мой совет в чем-то помог тебе. Маша ведь тоже тебя поддержала?
Глеб кивнул.
– Интересно, где ты будешь заниматься в Москве теннисом, – протянул Андрей.
Басаргин вздохнул:
– Теперь там уйма кортов, но, боюсь, мне будет не до тенниса. – Он крепко сжал бокал с вином в своих сильных пальцах. – Это и есть как раз то, чего я так опасался.
– Взгляни на это дело иначе: кто-то же должен делать эту работу. А ты ее сделаешь лучше других. Я уверен в этом!
Слова Андросова оказались пророческими: вернувшийся в Москву Басаргин сделал головокружительную карьеру – сначала возглавил международный департамент «Нобель-ойла», а через три года стал одним из вице-президентов этой могущественной нефтяной корпорации.
Правда, одновременно сбылось и другое его пророчество – после перехода в «Нобель-ойл» Глеб уже больше не принадлежал себе, работа поглощала все его время, и если он не находился в бесконечных разъездах по стране и за ее пределами, то работал допоздна в Москве. Его должность подразумевала необычайную ответственность, а судьбы тысяч людей, которые от него зависели, требовали непрестанного внимания. Даже поговорить по телефону с ним было трудно, и поэтому Андрей общался в основном с его женой Машей.
