– Когда же был тот последний всплеск внутренней плазмы Алексея Ваямретыла, когда он его и этот его земной мир покидал?
– И, что же ощущал каждый из них и друг Дима, и сам Алексей, и еще Александр Яковлевич – его старший наставник?
– А, может быть это всё произошло именно тогда, в первых числах ноября 2010 года, когда он, как настоящий храбрый и преданный, усвоивший им привнесенной в его сознание идее преданных своим хозяевам японских самураев, легко умирал далеко в тундре, давно ранее так вот легко, покинутый на этой камчатской земле всеми нами. Покинутый и в одиночестве там в тундре брошенный, и его огорченным теперь родным братом Денисом, и его теперь страдающей матерью Татьяной, а еще и его разочарованными друзьями Николаем Умьялвихиным, Димой Кангиным. Притом, что его скорый уход навсегда и от них, и всех нас ведь не совсем у него и обычный. Всё ведь происходило, не так уж и далеко от села Тиличики, районного центра, что на Камчатском полуострове, которому в 2013-2014 году мы исподволь собираемся отметить 300 лет, воздав в своей памяти сотням и тысячам таких вот, как и Алексей Ваямретыл, и всем здешним нымыланам, и корякам с чукчами и всем олюторам, лауроветланам, и эвенам, и белорусам, и русским, и казахам, и украинцам, и татарам с якутами, и неведомо еще с кем, так как теперь в настоящее время их все первозданные генетические кровушки в бурном историческом вихре настоящей жизни ведь давно воедино слиты в один вместительный бокал нашей трепетной и неповторимой земной камчатской здешней привольной жизни…
Или может быть, этот последний его плазменный всплеск произошел именно тогда и в тот момент, когда Уголев Александр с его друзьями, провожал его 3 марта уже следующего 2011 года в последний его путь, провожал с большим огорчением на тот его последний земной здешний ритуальный погребальный костер, о котором он, будучи еще таким молодым, сам часто мечтал и, часто просил Александра Яковлевича его обязательно только по их древнему обычаю здесь же кремировать, как и ранее на жарких кострах на берегах реки Ветвейваяма кремировали его прадеда, да и его деда, как и кремировали его отца о, котором Уголеву он часто и увлеченно сам рассказывал, гордясь и его наличием, и гордясь одновременно его охотничьими успехами. И интересно, что и сам тот последний его погребальный костер почему-то именно в этот раз так плохо разгорался, так плохо затем он здесь на сопке 444 и горел. Видимо само его желтое плазменное шестисотградусное пламя, противилось его такому раннему противоестественному уходу от всех тех, кто оставался еще здесь на этой камчатской земле буквально покинутый им одним, им таким верным и таким преданным в душе всегда камчатским самураем.
Да ведь, по-настоящему то, он довольно еще молодым уходил от всех их, покидая нас и одновременно превращаясь в космический эфир с которым мы может еще честно, ежесекундно будем затем общаться, будоража свою память, но ведь никогда уже здесь на Земле не свидимся, никогда не ощутим того быстрого запыхавшего учащенного дыхания от его бега по здешней тропе жизни уже без него, без его таких глубоких глаз, без его того особого тепла и такой обескураживающей только его улыбки, которой он вот так теперь улыбается только с цветной фотографии, передающей разве только те неуловимые очертания его земного здешнего камчатского бытия, его насыщенной и такой короткой только его быстрой олюторской жизни.
