Но я всё-таки успел приблизиться к первостепенному открытию века. А следовало идти дальше. Я продолжил искать источник этого гена. И таковой обнаружился, и им выступала душа.
Сличив генетические паспорта нескольких людей и их кровных близких, я утвердился в гипотезе, что ангельский ген в ДНК встраивала душа во время формирования плода. На этом этапе я зашел в тупик. Точнее, я не мог понять, что происходит, ведь тело представляет собой материю, а душа не обладает таковой или же человек не располагает данными о том, из чего она состоит. Я не смог остановиться. Сопоставляя информацию, полученную от собственных исследований с тем, что говорит официальная наука, я выдвинул следующую гипотезу, что ДНК тела и ДНК души взаимопроникаемы, то есть происходит межпространственный химеризм. С чем-то подобным мир не сталкивался, либо об этом не было известно настолько широко. Конечно, состоятельность моей гипотезы ещё придется доказывать, но главное, что рождена идея. А обнаружение уникальных фрагментов в ДНК тела представляется научным прорывом. Человечество может измениться, стать по-настоящему лучше. Для этого достаточно встроить в эмбрионы, что будут созданы в лабораторных условиях, ангельский ген. Я позаботился о том, чтобы это произошло. Ангельский ген может быть выделен из ДНК человека при помощи инновационной методике, после чего его растиражируют лучшие генетики. Они лишь ждут старта. Осталось дело за малым – чтобы отыскался тот, кто пожелает изменить мир».
Достаточно увидеть силуэт человека, чтобы узнать его мысли. По крайней мере, Казимиру хватало и очертаний, чтобы осознать суть. Человек, пришедший на территорию не смирившихся с новым миропорядком, испытывал недовольство. И как казалось, Казимиру, в отношении всего мира, и может даже, и всех людей. И он сам успел разочароваться в мире и людях, но ему было проще свыкнуться с этим чувством, ведь и не ждал больше, чем ему могли предложить. Привыкший жить простенько в несущественные детали не вдаётся.
– Я застаю тебя за бездельем всякий раз, когда появляюсь на этом кусочке мира.
– А чем ещё здесь можно заниматься?
– Мне стоит попробовать.
– Тебе не понравится.
– Напротив. Пища из автоматизированной теплицы, вода добывается из воздуха, жилье всегда тёплое за счет горячих источников и ванну можно принять хоть летом, хоть зимой. А за всё это в городе приходится дорого платить.
– У тебя никогда не возникало вопроса, почему всё это доступно инфрамистам, а не законникам?
– Если честно, я не думал об этом.
– И очень плохо.
– Скажешь ответ?
– Нет. Думай. И делай так, чтобы иметь всё то, что ты перечислил.
– Наверное, мне нужно для этого бросить город.
– Нет. Нужно переделать себя. А это почти невозможно.
– Пускай и так. В самом деле, почему власти не зачищают территорию «Свободных людей»?
– А кого ты считаешь властью?
– Ты на что сейчас намекаешь?
– Не намекаю. Говорю прямо.
– Нет, – Герман опешил от того, как развивался разговор, – не может быть.
– Наивный ты, как и все законники.
Герман принялся оглядываться по сторонам, словно впервые находился на землях, отгороженных от пространства трансгуманизма и технократии.
– Не ищи. Не пытайся искать то, что и не скрывается, – Казимир смотрел на визави, и поражался той слепоте, что не позволяла Герману видеть вещи такими, какими они являлись на самом деле.
– Ты что ли?
– Правильно, что спрашиваешь с сомнением. Нет.
