Идиоты (сборник) - страница 2

– Ты издеваешься? – бесцветным голосом спросил Митя.

– Да нет, – сказал Антон, вздохнув. – Это я так. Не волнуйся, сейчас разберу вещи.

Он вылез из-за стола, достал из шкафчика сахарницу и поставил ее перед Митей.

– Ты забыл сахар, – сказал он.

Антон действительно разобрал чемодан, и больше они на эту тему не разговаривали. Митя пытался пару раз осторожно выяснить, не планирует ли все-таки Антон стать космонавтом, но тот отмахивался от вопросов с такой досадой, что было видно – ему неловко и неприятно вспоминать о письме и своем поведении в тот вечер. Так прошли два дня. На третий день, доев ужин, Антон аккуратно положил приборы на тарелку, допил остатки красного вина на дне бокала и решительно поднялся, легко хлопнув ладонями по столешнице. Он надел пальто, взял ключи, проверил, на месте ли деньги и паспорт, и вышел из квартиры. Митя молча сидел за столом и смотрел в окно.

Автобус остановился на обочине шоссе далеко за городом. Двери открылись, и пассажиры начали медленно выходить. Метрах в пятидесяти от дороги они увидели костер, у которого грел руки человек. В темноте угадывались контуры чего-то большого и металлического.

Когда они подошли к костру, зажегся яркий свет и заиграла музыка. Антон, прикрывая ладонью глаза, огляделся и увидел прожектора, телекамеры и трибуну со зрителями, которые аплодировали и кричали. Человек у костра оказался ведущим, который, обращаясь то к одной, то к другой камере, тоже кричал что-то радостное про розыгрыш и реалити-шоу. Антон наконец увидел на трибуне Митю. Тот улыбался и извиняющимся жестом складывал руки у груди. Многие на трибуне вели себя точно так же: видимо, это были родственники и друзья других космонавтов.

В свою очередь, те, кто стоял у костра, тоже начали делать разнообразные жесты, заменяющие компьютерные смайлики и призванные обозначать эмоции, которых люди на самом деле не испытывают. Кто-то широко разводил руки в стороны, кто-то хватался за голову и, зажмурившись, размеренно мотал ею. Антон вместе со всеми изображал что-то похожее. Никто не был удивлен – они с самого начала знали, чем все закончится. Антон увидел эту картину, как только закончил читать письмо: неуклюжий толстый педераст стоит в свете прожекторов среди сбившихся в кучу таких же идиотов.

Все они улыбались.

Дом был старый, еще дореволюционной постройки, и Максим иногда задумывался, остался ли в слове «дореволюционный» какой-нибудь смысл, или оно давно превратилось в набор звуков, оборванную гамму, которая так и не добралась до нежного голубого «ми», сгорев в пожаре алого «до» и желтого «ре». Так, наверное, когда-то выцветало понятие «допотопный», по мере того как из памяти стирались крики людей, уже почти не отличимые от плача чаек, разъедающая глаза соленая водяная пыль, скользкие от крови пальцы с обломанными ногтями, впивающиеся в трещины отвесной скалы.

Кирпичное здание в четыре этажа было раньше доходным домом, принадлежавшим Анисье Рюминой, вдове владельца водопроводной и канализационной конторы, которого, видимо, настолько заворожил подземный ток воды, шептавшей ему внизу свои влажные секреты и обещания, что он отправился вслед за ней, снарядив на собственные средства экспедицию в северные моря, где и сгинул в поисках чего-то неуловимого, струящегося сквозь пальцы в темную прохладную вечность. По Москве, впрочем, ходили слухи, что он просто сбежал от деспотичной супруги, а некоторые и вовсе утверждали, будто никакой экспедиции не было и Анисья закопала труп мужа у себя в подвале. Как бы то ни было, стройку вдова затеяла уже самостоятельно, выкупив по соседству со своим домом участок, где раньше трещали и скрипели, не давая ей спать душными летними ночами, дровяные склады, готовые вспыхнуть не то что от искры – от резкого звука, нехорошего взгляда, тревожного сна.