Идка - страница 12

О, Господи, молодость безрассудная, жёсткосердная и жестокая!

Вот в какие дебри, давно забытые, далёкие ты завёл меня своим вопросом: «Ты, что ли тратила их, на что-то ещё?»

Немного о быте, если к нему будут относиться мои записульки. Плоховато помнится, но могу написать или скорее описать кровать родителей. Полуторка – никелированная (гордость отца). Спинки – четыре блестящие металлические трубки толщиной с палец, с внутренним болтом. Соединяются вверху и внизу с поперечинами. На болт накручивается гайка в виде шарика блестящего. Крайние трубки, наверно, диаметром около 6 сантиметров, на них надеты и красуются маковки (как на церкви купала). Сетка панцирная, но мне ещё помнится, что на неё клались доски три широкие. Ребятишки, как сороки, блестящие шарики откручивали, всякий раз за них получали по рогам (отец так говаривал), но продолжали их окручивать и тырить по карманам. Под кроватью стоял большой таз в него складывались яйца от несушек. Под нею же спал папа в летнюю жару, когда работал в ночную смену, таз убирался.

У них же в комнате стоял сундук деревянный, покрытый лаком. От любопытных глаз и носов мелких шмакодявок, навешивался замок. Когда играли в прятки, отца ухитрялись укладывать туда. (Удивляюсь, как он мог туда помещаться). В основном в нем хранились вещи не повседневной носки. Там же лежала папина будёновка с длинными ушами-завязками. Он в зимние морозы иногда её надевал. Большая (150 см х 150 см) шерстяная, клетчатая шаль. Сейчас она у меня, правда мама у неё году а 1996-ом обрезала с одной стороны кисти, я помню её ещё до школы. Когда мы ходили зимой к папе на шахту мыться (душ), то меня закутывали в эту будёновку, а если сильный мороз, то сверху эту шаль. За поселковскую баню надо было денежку платить, а на шахте бесплатно, отец договаривался.

Вспомнила ещё, что мы, дети, ели за отдельным детским столом (60 см х 100 см), купили родители в магазине, он орехового цвета, к нему четыре стула, и мой стул, я о нём уже упоминала. Стоял он в кухне, сразу как зайдёшь в уголке справа, когда накрывался к обеду, выставлялся на середину. За ним очень любили кушать соседские ребятишки, ни у кого такого не было. За ним я ела лет до десяти или одиннадцати, а потом и Виктор перешёл за большой стол.

Одна из соседок – богатая семья – он, она, дочь, сын. Он инженер на шахте, она медсестра. Есть машина «Победа», квартира из двух комнат, везде ковры от пола до потолка, приносила свою еду для всех детей лишь бы, её дети ели со всеми за этим столом, так как дома они плохо кушали, без аппетита. Она говорила, что стол у нас волшебный.

Когда жили ещё дедушка и бабушка у нас, я ходила с бабкой и тётками на какие-то водоёмы, где по берегам росли камыши. Мы рвали с них шишки в мешки, приносили домой, затаскивали на чердак, рассыпали их там. Когда они высыхали, их крошили в корыто, получался пух, этим пухом набивали наматрасник и наволочки. Получалась перина и пуховые подушки. Следующим летом пух менялся.

Бабушка вязала шарфы, косынки на продажу из простых катушечных ниток, черных и белых. Один такой шарф был связан для мамы, но как только они уехали, мама тут же его приспособила летом на форточку от мух и комаров, это называется – неприязнь друг к другу продолжает жить. Он выгорел с одной стороны, сейчас находится у меня. Вязка очень интересная, вязано не крючком, было у бабушки какое-то приспособление самодельное.