Вы – стрелы, что ранят меня обе разом.
Как сладки мгновенья полночных свиданий!
Всё горше дни наших разлук с каждым разом…
[37]Женщина тяжело вздохнула; может, оттого, что уже не ждёт ничьих признаний в любви, а может, ей горько вспоминать о несбывшихся надеждах. Затем я читаю стихи ибн Эзры о вине, которое веселит всех. Моя попутчица слушает, и я с воодушевлением продолжаю читать всё, что помню из написанного непревзойдённым авторитетом нашего времени:
Она в тёмной ночи вам служить рождена.
Точно пальма, что тянется к небу, стройна.
Как копьё золотое, пряма и остра,
Она солнцу и звёздам лучистым сестра.
На щеке её искра – слезинка дрожит.
Пламя точит ей тело и смертью грозит.
Но продлить краткий век её можете вы
Отсеченьем горячей её головы.
Нет другого, подобного ей существа.
Так к кому же относятся эти слова?
[38]– Ну да… – промолвила сидящая напротив монашка, и горькая улыбка тронула её сжатый рот. Затем после долгого молчания промолвила: – Стихотворение, должно быть, написано о без памяти влюблённой девушке или о свече, они обе служат своему господину и ценой жизни освещают ему ночь.
Моя попутчица снова замолчала, затем, словно обращаясь к самой себе, спросила:
– А как быть человеку, если даже в воспоминаниях трудно отыскать что-нибудь светлое, греющее душу?
Я, подстраиваясь под её настроение, стал читать другое стихотворение моего воображаемого наставника и покровителя. Должно быть, он написал его не в лучшую минуту своей жизни:
Проходят дни, и месяцы, и годы,
Моим желаньям сбыться не дано.
И я среди осенней непогоды
Забыт уже, наверное, давно,
Забыт, как мёртвый, как сосуд негодный,
Как камень, опустившийся на дно.
[39]Женщина молчит, и я читаю следующий стих:
Вот могилы давних лет
Тех людей, чей сгинул след,
И ни зависти, ни бед
Меж соседей больше нет.
Нету злобы, крик затих,
И когда смотрю на них,
Не скажу я никогда,
Кто – рабы, кто – господа.
[40]– Тот, кто написал эти стихи, тоже иудей, как и вы, сеньор? – спрашивает моя попутчица после затянувшегося молчания.
– Ну да…
– Немногим удаётся миновать беды этой жизни, – подавив горестный вздох, проговорила отрешённая от земных радостей синьора и снова погрузилась в свою печаль.
Я же думал о том, что узнать еврея очень просто – достаточно немногим отличающегося плаща, своеобразной шляпы и бороды. Мода на одежду с годами меняется, но неизменными остаются имена. Есть объяснение, почему Бог вывел евреев из Египта: они не меняли имена, не изменяли свой язык, не брили бороду и не отменили обрезания.
Дальше всю дорогу ехали молча. Миновали поля, рощи, пригороды сменились старинными постройками, пограничными башнями, проехали заброшенную церковь без куполов. Поднимаю глаза на снежные вершины гор. Из книг в дедушкином сундуке знаю, что и наша, израильская гора Хермон покрыта вечным снегом, это на северной границе удела колена Менаше.
Возница указал на перекрёсток, где мне нужно свернуть, и остановил лошадей. Поблагодарив, что я не взял сдачу с монеты, которая превышала обговорённую цену поездки, он стегнул лошадь, и дилижанс снова покатил по пыльной дороге. Я оглядываюсь по сторонам и в силу сложившейся привычки воображаю прошедшие здесь поколения. Подобно другим городам Испании, Гранада была завоёвана римлянами, после распада империи город оказался под влиянием североафриканских вандалов. Далее господство Византии и иберского государства вестготов. В недавнем прошлом власть здесь перешла берберскому владыке, который превратил Гранаду в один из процветающих городов Андалузии, культурный центр, славившийся своими дворцами, мечетями, богатыми библиотеками, школами. Андалузские правители, будучи терпимыми к христианам и евреям, за короткий срок добились процветания в науках, поэзии, архитектуре. Также и в торговле, ремёслах, земледелии. Арабским языком пользуются не только на подвластных территориях, но и в христианских владениях. В мирном образованном обществе больше ценятся не военные достижения, а достоинства ума; поэта и учёного уважают больше, чем воина. Сами халифы причастны к поэзии и наукам.
