Последнее время всё чаще появляется ощущение, будто в поисках заработка хожу по замкнутому кругу, и всякий раз всё начинается сначала. Лусена – старинный город, где по-прежнему остаётся много евреев. Знакомые улицы, дома, переулки. Даже возвращаются прежние настроения – юношеская нетерпимость и желание всё знать, объять необъятное. Если соотнести все науки, представить, что от чего происходит, тогда можно понять не только устройство материального мира, но и решить вопрос: почему у конечного человека есть чувство бессмертия?
Бродя по знакомым улицам, не заметил, как оказался напротив небольшого красивого дома, где жил Азария, мой товарищ по академии Талмуда, – на редкость умный, красивый и лёгкий в общении человек. Его давно нет в городе, а то бы сразу к нему пришёл. Память у него удивительная, чуть ли не наизусть знал Тору и пророков. Ну да дело не в памяти, он был из тех редких людей, которые сразу улавливают суть: одним махом разгребал подробности и вычленял главное не только в многочисленных комментариях к Святому Писанию, но и в человеке. Он не раз повторял, что жизнь интересна выбором, мечтой; и мечта в его представлении не отделялась от реальности. Помню, недоумевал: «Почему раввины не призывают переселяться в Землю Израиля? Ну да, там придётся вести аскетическую жизнь. Однако же караимы, не признающие Талмуд, говорят о религиозном долге жить в Иерусалиме». Азария же рассказал мне о Даниэле аль-Кумси, который особенно ратовал за пребывание на своей земле; рассылал единоверцам, живущим в диаспоре, призывы отправиться в Израиль. Я тогда промолчал на слова друга, ведь в случае погрома у караимов и решившихся уехать на Святую землю приверженцев раввинов будет одна судьба. Моя тоска и мечта по Иерусалиму воплощалась в стихах:
Ты – славных царей чертог, и выше тебя – лишь Бог.
Как стал иноземный раб владыкой дворцов твоих?
Хочу я скитаться там, бродить по крутым путям
Провидцев Всевышнего, простых мудрецов твоих.
Я б крылья иметь хотел, к тебе бы я полетел,
Израненным сердцем пал на раны земли твоей,
Обнял бы вершины скал и камни твои ласкал,
Упал бы лицом во прах, лежал бы в пыли твоей.
Недвижно стоять готов, застыв у могил отцов,
В Хевроне главу склонив у славных гробниц твоих;
Пройти каждый лес и сад, взойти на седой Гилад,
Увидеть заречья даль до гор у границ твоих.
[85]Именно это стихотворение Азария любил больше остальных; читал его наизусть; ему даже казалось, будто он его написал. В наши юные годы жизнь представлялась бесконечной, и мы верили, что найдём ответ на все ещё не решённые вопросы… Сейчас я стою возле дома, где когда-то жил мой друг, и боюсь переступить порог; не хочу расставаться с иллюзией увидеть его на прежнем месте… Стучу в знакомую дверь, открывает неопрятный с помятым бесцветным лицом человек. Я так и не перешагнул порог, за которым вместо когда-то изящно убранной комнаты со всегдашним запахом свежести увидел грязное, похожее на ночлежку жильё для возниц дальнего следования, где люди спят не раздеваясь.
Я удалялся от дома, где жил мой друг, с тоской вспоминая наши долгие беседы… Всего лишь несколько лет прошло с тех пор, как, будучи учеником талмудической академии, я гулял в оливковых рощах Лусены, любовался виноградниками, подолгу стоял на берегу реки, воображая своё счастливое будущее. Сейчас же всё здесь, даже когда-то восхищавшие меня изделия в лавках искусных мастеров по металлу, не занимает меня. Город, основанный евреями после разрушения Первого Храма, то есть шестнадцать веков назад, процветал ещё до недавнего времени, до тех пор, пока правитель Альморавидов не потребовал, чтобы иудеи обратились в ислам. Община спаслась ценой огромной взятки, однако многие из моих единоверцев переместились на север, в район моего родного города Туделы.
