– Мало даёте! Свою, свою руду лейте!
– Да как же… да кого же… – загомонили бабы.
– О том сами судите, а за старую жизнь много не наторгуете!
Все примолкли, только глядели друг на друга и отводили глаза. Один плюгавый мужичонка хрипло прокаркал:
– Отрадку Порошкину! Слабая она, зиму не перетерпит!
– Нет! Замолкни, Завид! Червослов, как есть червослов! Да чтоб твой корень пересох, чтоб тебе живота не было! – напустилась на мужичка молодая женщина.
Она бесстрашно наступала на него, подняв руки, готовая вцепиться в лицо, а тот пятился, прикрываясь рукой, но продолжая кричать:
– Отрадку, Отрадку!
А люди понемногу стали отходить от другой женщины, как две капли похожей на полудницу; маленькая босая девочка рядом с ней испуганно вцепилась в ногу матери.
– Пороша его не приветила, так он и рад отмстить! Пёс шелудивый! Не слушайте его, люди!
Но все молчали и смотрели на мать с дочкой, одиноко стоявших посреди круга; Пороша только мотала головой и тихо причитала.
– Всё, так и порешим, – неожиданно сказал крепкий хмурый мужчина, вокруг которого тоже стояли дети. Свои – не чужие…
– Ждан, как же…
– Умолкни, Гроздана. Кого-то надо отдать, а Отрадка и вправду слабая, и…
– Беги! – крикнула Пороша, подтолкнула дочку в сторону, а сама раскинула руки и загородила дорогу
Девочка сорвалась с места и вмиг скрылась за углом ближайшего дома.
Сразу трое молодых мужчин кинулись за ней, оттолкнув мать. Вскоре послышался крик, а затем показались парни, один из них волок упиравшуюся Отрадку.
– Вот и ладно, – проговорил старик волхв. – А теперь…
Видение растаяло, сменившись новым – лесная избушка на таких же столбиках-ножках, как и в деревне, а на пороге красивая статная женщина с копной каштановых волос и зелёными крупными очами. Была б первая красавица, если б левый глаз её чуть не косил, а из-под верхней губы, справа, не выпирал волчий клык. Перед ней на ступеньках распростёрлась рыдающая Пороша.
– Помоги, Джега, спаси дочку!
– Научу, горемыка, как дочку вызволить, но не даром, нет, а за службу.
– Отслужу, отработаю, только помоги!
– Служба у меня непростая. Сколь живу я, столь и ты служить будешь.
– Согласна! На всё согласна!
– Тогда поднимайся, дам тебе испить снадобья, а после пойдешь на поле и польёшь посевы…
Снова вокруг зрителей раскинулись поля, где посреди сохнущих колосьев ржи шла Пороша; волосы её разметались по плечам, а взгляд блуждает из стороны в сторону. Она бормочет какие-то слова и крутит головой, будто говорит с кем-то или ищет что-то. Вдруг замирает, прислушивается и задирает голову вверх. Там, в вышине, лишь жгучее солнце и синее небо без единого облачка, но женщина улыбается и вскидывает правую руку. В руке серп. Р-р-раз, и кровь хлещет из глубокой раны на горле, но не падает на землю, а поднимается вверх, в небо. Вокруг красных капель начинает клубиться розовый туман, с каждой секундой делаясь всё плотнее и темнее. Через минуту уже собралась большая багровая туча. Грохочет гром, и первые капли воды падают на землю. Вместе с каплями падает в колосья и Пороша.
Видение исчезло, и путники снова очутились на дороге. Духота и жар как будто отступились, и люди, очнувшись, крутили головами и шумно вздыхали. Полудница глядела на Олега, а затем поклонилась ему и исчезла.
– Путь вам свободен… – только и услыхали они шелест над травой.
Кобыла поднялась на ноги, зафыркала, глянула большим глазом на людей и пошла вперед.
