Игла и нить - страница 25

– Ее красота – это просто отвлекающий маневр, – лукаво пояснила Селена. – Это нанта-бэг[10]. Она нужна не для того, чтобы ею любоваться, а чтобы хранить в ней свои секреты.

– Ого! Это как?

– Нужно нашептать их в мешочек, и он их сбережет. У тебя наверняка много секретов, как у всякой уважающей себя леди, – подмигнув, сказала Селена.

Анна ничего не поняла. Она развязала мешочек – внутри он оказался темнее, чем снаружи, – и прошептала в него: «Привет». Девочке показалось, что слово будто вытянули у нее изо рта – как если бы ветер подхватил его и унес прочь. Мешочек стал заметно тяжелее.

– Он слышал, что я ему нашептала? – удивленно спросила Анна.

– Ну конечно, – ответила Селена. – Я знаю, как иногда бывает трудно нести бремя тайны в одиночку, и думаю, ты проводишь немало времени в одиночестве, моя спичечка…

На ее девятый день рождения Селена подарила Анне пару золотых туфель.

– Они будут расти вместе с тобой и никогда не будут ни малы, ни велики твоим ножкам, так что ты сможешь носить их вечно!

В свой третий и последний визит, три года назад, Селена подарила Анне золотой гребешок.

– Он вернет твои кудри, от которых Вивьен так отчаянно стремится тебя избавить. – С этими словами Селена провела гребешком по волосам Анны, и локоны девочки, прежде больше похожие на пучки соломы, тут же превратились в роскошные кудри, блестящие на свету не хуже золота.

Эти подарки помогли Анне преодолеть невзгоды последних лет. Нередко в конце какого-нибудь особенно тяжелого дня она поднималась наверх, чтобы полюбоваться золотыми туфельками или повертеть в руках золотой гребешок. Она не использовала эти вещи по назначению, просто хранила их как обещание. А вот мешочком она иногда пользовалась, шепча в него свои тайны, которых, по идее, быть у нее не должно: как сильно она ненавидит свою жизнь, как скучает по Селене, как отчаянно мечтает научиться колдовать. С каждым годом мешочек становился все тяжелее, что, впрочем, не облегчало ее страданий… Это всего лишь глупые детские секреты.

Анна вернула мешочек на место и посмотрелась в зеркало своего туалетного столика. Глаза отражавшейся в нем девочки были пусты.

Она представила, как разбивает зеркало вдребезги с помощью магии. Представила, какие эмоции это в ней вызвало бы. Анна вспомнила взгляд Эффи. Как он, казалось, выражал все, не отдавая ничего взамен. Эффи смотрела на мир так, будто он захватывал и навевал скуку одновременно, не в силах состязаться с бурями, свирепствующими у нее внутри. Анна также вспомнила, как хмурое высокомерие на лице Эффи сменилось улыбкой, когда она посмотрела на него. И как девушка смотрела на саму Анну – будто я была всего лишь маленькой девочкой…

Они могли быть позором волшебного мира, но они все равно оставались его частью, чего нельзя было сказать об Анне. Решив больше не думать об Эффи и Аттисе, девочка вернулась к себе, легла на кровать и взяла с тумбочки книгу. Эта парочка заставляла Анну чувствовать себя какой-то умственно отсталой, и теперь ей предстояло проводить с этими двоими почти каждый божий день. Девочка и так переживала о том, каково это будет – учиться в старшей школе. Впервые они будут заниматься вместе с учениками соседней школы Святого Олафа для мальчиков. Наверняка это изменит весь процесс обучения, а у Анны были очень конкретные планы – держаться подальше от любых изменений в привычном порядке вещей: не высовываться, думать только об учебе, хорошо сдать экзамены и поступить в мединститут, как того хотела она или, точнее, тетя. А теперь это.