В тот день, хмельной от вина, в душной и немного тесноватой гостиной с бледно-розовыми обоями и белой мебелью, я с жадностью впитывал эти знаки внимания, наслаждался ими, стараясь сохранить лицо и подобающую дистанцию. Но эти ножки! Эти округлые бедра околдовали меня, лишив рассудка, и вид ее смеющихся кофейных глаз стал преследовать по ночам, являясь и в мечтах, и в ночных видениях.
Помню, как впервые осознал, что попал в капкан, из которого не могу вырваться без ее помощи, как понял, что все это утопично и нереально и следует как можно быстрее выкинуть Али из головы… Так, бывая у них в доме, все чаще я старался не смотреть на нее. В сознании сложилась устойчивая закономерность, что я должен обуздать прежде всего собственные глаза, жадно ищущие ее образ, а остальное со временем пройдет. И надо сказать, у меня неплохо получалось. Высокий лоб под черной копной густых волос, доставшихся как наследие от испанских предков. Если теперь она заговаривала со мной, то с педантичностью косметолога я смотрел на него. Только не в глаза, только не видеть ее юное лицо, наполненное красками и свежестью.
Я смотрел на ее ключицу, правую или левую, когда приходилось что-то спросить и никого не было рядом, чтобы я мог обратиться к другому. За весь следующий год, что мы жили по соседству, отмечая совместно американские праздники и дни рождения, с того самого дня, когда впервые осознал, что окончательно готов потерять голову, я видел ее лицо всего несколько раз и помню каждый из них. После ее отъезда мир остановился, застыл, словно фиксируя те изменения, что случились в жизни Адама Ласки. Но со временем, пусть и не сразу, жизнь все же вернулась к своей американской упорядоченности.
Больше года она снилась мне почти каждую ночь, и каждый день я вспоминал те танцующие, легкие руки, мысленно разговаривал с ней, и неизменно все заканчивалось лишь словами. Это был какой-то внутренний блок, некий зажим, который нельзя было сломать. Мысленная плотина, удерживающая страсть внутри. Никаких фантазий даже о самом обычном поцелуе, просто тихие беседы у камина, где я всегда находил ее, как только закрывал глаза и начинал мечтать.
С момента ее отъезда прошло четыре года. Я искренне желал ей счастья в личной жизни и уже несколько лет мог спокойно думать об этом, не терзаясь ревностью. Придя к выводу, что история эта закончена и пора все забыть раз и навсегда, я решил начать с ремонта и наконец-то обзавестись собственной мастерской, чтобы заниматься резьбой по дереву.
Для физика резьба по дереву – странноватое хобби, но мне оно нравилось. Именно в процессе резьбы в голову приходили интересные идеи и свежие решения. А наряду с ремонтом мне хотелось от всего этого новой, как я ее назвал, зрелой весны.
Перед тем как съехать из гостиницы, я купил несколько высушенных досок для резьбы. Любимым делом теперь можно было заняться вплотную: пространства в новой мастерской хватало. Боже мой, двести квадратных метров жилой площади, теннисный корт и бассейн! Даже в самых смелых мечтах я не представлял, что когда-нибудь позволю себе такое. Какой еще физик на моей родине мог похвастаться таким домом? Я лично таковых не знал, разве что ректор университета областного масштаба…
Я припарковал белый «шевроле-колорадо» под тенистым навесом и с дрожью в коленях подошел к двери. Это больше всего походило на чувства, когда в детстве я искал под елкой игрушечный кран, бережно завернутый мамой в красную упаковочную бумагу. Сердце замирает в груди, и крик радости подкатывает к горлу, готовый протиснуться вдоль голосовых связок и обрести свободу в пространстве комнаты. Бóльшую радость я испытывал только тогда, когда впервые взял на руки крохотную Веронику, мою дочь.
