Игра на выбывание. и другие истории - страница 8

И, конечно же, все обожали слушать историю его обращения, скрашенную разными «смачными» деталями – как ни странно, в кругах верующих особенно ценятся истории всяких асоциальных личностей. Видимо, чем дальше человек был от веры, тем большую победу ощущают при его обращении «ловцы человеков».

Однако сейчас, на столь символичном тридцать третьем году жизни, постулаты веры, ранее казавшиеся Александру незыблемыми, перестали удовлетворять его интеллектуальный голод.

Книги, которые он жадно читал, духовные и светские, порождали больше вопросов, чем ответов, заставляя смотреть на Слово Божье под разными углами, часто идущими вразрез с учением братства. Он понимал, что этим усложняет себе жизнь, но не читать не мог, как ни старались убедить его братья, что «много читать утомительно для тела»2 и нужно «надеяться на Господа всем сердцем своим и не полагаться на разум свой»3.

После очередного бурного обсуждения какого-нибудь пункта учения, вызывающего у него сомнения, вновь услышав от старейшин совет на все случаи жизни: «Нужно больше молиться, поститься и читать Библию», Александр с горечью ощущал, что все дальше уходит от стада.

Да, он продолжал посещать собрания, изучать Писание, молиться (правда, уже не так истово, как в былые годы), но за всем этим зияла огромная пустота. Он сотни раз слышал и употреблял расхожую фразу о том, что в душе любого неверующего имеется «дыра в форме Бога», но теперь неожиданно обнаружил этот вакуум внутри себя.

То место, которое раньше занимал в его жизни Друг грешников, вдруг оказалось свободно.

Более того, он начал понимать, что с самого начала своей жизни «во Христе» был не настолько убежден, как того хотелось ему и другим.

Он вспомнил, как в первые месяцы после обращения «надевал» на себя по утрам свою «новую природу», напоминая себе, что он теперь христианин, а не язычник. Как часто ловил себя в середине дня на том, что забыл о вере, о Христе, о жизни вечной, погрузившись в поток повседневных дел. Как порой стеснялся своей веры, как чего-то постыдного, предпочитая умолчать о ней, если было возможно.

Наверное, если бы не Машка Стрельникова, растрезвонившая о его обращении по всей школе в первые же дни, его проповеди услышало бы куда меньшее число людей. И если бы не активное противление родителей, возможно, он не остался бы таким твердым в следовании избранному пути.

Александр также помнил, как годами загонял на задворки сознания неудобные вопросы: например, о справедливости и любви Бога, создавшего геенну огненную и отправляющего туда всех, кто не уверует; или о страданиях и гибели сотен тысяч невинных по всей земле. Как довольствовался отговорками вроде: «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: зачем ты меня так сделал?»4, как сам отвечал сомневающимся и скептикам заученными фразами и цитатами, как «веровал, ибо абсурдно»5.

Такое подавление, как способ выхода из когнитивного диссонанса, не могло не привести к краху – и крах, наконец, наступил.

Проведя полжизни в церкви и, фактически, не имея близких друзей вне ее круга, Александр был готов признать, что утратил веру. Это неизбежно шокировало бы его жену и членов общины, но он считал, что должен быть честным с собой и с другими – он больше не христианин.

Сейчас он возвращался с собрания старейшин, где открыто сказал братьям о своих сомнениях в боговдохновенности Писания и в существовании Бога вообще. Несмотря на то, что все вело к этому, его признание произвело эффект разорвавшейся бомбы. Александру дали две недели на то, чтобы пересмотреть свои взгляды, в противном случае ему грозило отлучение.