Игра. «Не спеши узнать чужие секреты…» - страница 30

– Плохо спала сегодня?

– Все хорошо, – ответила я и вошла внутрь.

Она поджала губы и отступила с порога, но не отпускала взглядом. Леонардо как всегда встретил с улыбкой и комплиментами.

– Я уже заждался, – поцеловал он мою руку.

– Как Ваша работа над новой картиной? Продвигается? – бросила я любезную фразу, проявляя интерес.

– Более чем, – улыбнулся художник, следуя за мной.

– Можно взглянуть?

– Нет, – улыбнулся он опять.– Еще слишком рано. Не люблю показывать наброски.

– Какова тема? -спросила я, чтобы поддержать разговор.

– Это секрет.

– Секрет?

Я уселась за стол, выкладывала вещи, и опять все валилось у мня из рук. Художник прошел мимо меня, взял свой мольберт, не переставая говорить, и приступил к работе.

– Да, – улыбнулся он мне.

Я улыбнулась в ответ.

– Удивительно как Вы способны рисовать без натуры.

– На то мы и художники.

– Вы держите картинку в памяти до мелочей?

– Она всегда у меня перед глазами.

– Она?

– Женщина.

– А-а, Ваша чарующая муза.

Он снова улыбнулся, упираясь глазами в холст. Я смотрела, как он легкими мазками создает что-то ему одному ведомое, и не могла оторваться, техника его движений меня просто заворожила. Кисти рук были тонкие и сильные, уверенно работающие с кистью и бережно держащие ее в руках. Скорее всего, из-за этого у большинства моделей возникают эротические фантазии, связанные с художниками. Они представляют, что подобные руки скользят так же нежно и уверено по их телу.

– Почему ты бросила живопись? – вдруг спросил он.

– Я не бросала, – отвечал неуверенный голос.

– Но ты не рисуешь.

– Иногда. Очень редко.

– Почему?

– Я не… не знаю.

– Муж на этом настоял?

– Нет. Он был здесь ни при чем.

– Зачем бросать любимое дело? Ты так долго этому училась…

– Мои картины не пользовались особым спросом.

– Несостоятельность, – тяжело произнес он, думая, что нащупал цель. – Но ты ведь художник! Как и я. Это вечно в нас, и мы оба знаем, что сдаваться нельзя.

Я пожала плечами.

– К тому же, после замужества ты могла не думать о деньгах.

– Меланхолия иногда страшнее безденежья и отчаяния.

– Меланхолия?

– Разве Вам не было свойственно депрессивное состояние, когда умерла Анна?

– Да, – тихо ответил он.

– И рисовать тогда совсем не хотелось. Не было смысла.

– Да, но я взял себя в руки.

– Как скоро?

– Прошло много времени. Поэтому я и говорю, что нельзя отчаиваться. Надо снова начать жить и творить. Тем более, сейчас, после случившегося с Полем, надо переключиться на живопись.

– Я это, от части, и делаю, – ласково произнесла я, – Только лечу себя Вашими работами.

Он улыбнулся.

– Мне все-таки кажется, что снова начать писать тебе пойдет на пользу?

– А… не знаю, может быть.

– Хочешь, я помогу тебе первое время вспомнить основы.

– Спасибо, – говорила я, абсолютно не собираясь снова садиться за мольберт.

Я взяла очередную картину и опять застыла. На ней оказалась снова та женщина с каштановыми волосами, вовсе не Анна. Она лежала уже в другой позе, еще более вальяжно, чем на предыдущем полотне, но ее глаза и все остальное не давали мне покоя. Я продолжала работать, а сама пыталась понять, кого мне напоминает натурщица. Может, какую-нибудь актрису? Нет, не то! Или знакомую? Возможно, но кого? Столько страсти и огня желаний в охряно-красном фоне, который будто руки любовника ложился на ее нагое тело и обнимал, заглушая и смешиваясь с истинным цветом ее кожи и волос. Откуда я знаю эти волосы, эти глаза? Даже если это и любовница Леонардо, я не могу быть с ней знакома. А если это известная женщина или актриса, то с чего ей позировать Леонардо? Да еще и не забирать картину? Скорее всего, любовница.