Уроки верховой езды мне давались непросто. Сначала не понимала, как это не вставать на стремя, как держаться внутренней частью бедра и скакать рысью. Тело все время уводила вперед и несколько раз я чуть не слетала. Единственное, что получалось хорошо – это правильно держать поводья, за что тренер не жалела похвалы.
Я протянула сорванное яблоко лошади, через окно видно было только голову. Пока она хрустело угощением, я погладила коричневую голову с белым пятном на носу.
Неподалеку послышался хруст веток. Стоя в одном коротком полотенце, я запаниковала. На соседском участке и послышались другие звуки. Не испытывая судьбы, я побежала к дому, крепче держа полотенце. Лошадь снова начала бить копытом, как только заметила, что я отдаляюсь. Но на этот раз помочь я ей не могла.
В прихожей, открыв чемодан, я нащупала нужный пакет, где были чистые вещи. Бабушка спросила: «Как баня?» – и проводила меня до комнаты, которую с гордостью именовала моей.
«Баня у вас самая лучшая, настоящая!» – я не жалела похвалы, стараясь обрадовать старушку.
Небольшая спальня с периной, застеленной чистым бельем и накрахмаленной наволочкой на подушке. Рядом с ней стоял резной сундук. Изголовье кровати было у самого́ окна, а возле противоположной стены расположился старый деревянный шкаф. Я вспомнила, что была здесь раньше.
«Отец открыл шкаф и радостный достал духи в голубом флаконе. Он обрызгал сначала себя, а потом пустил струю в мою сторону. Тогда я не успела зажмуриться и почувствовала резь в глазах. Полились слезы. Бабушка умывала мне лицо над раковиной своей шершавой ладонью. Ее звали Анной».
«Я помню! – произнесла я вслух. На лице старушки показалась улыбка. Она расхохоталась и продолжила историю. Мы обе радовались общим воспоминаниям. – Анна, спасибо, что приняла меня без лишних слов!» – сказала я, когда старушка уже удалилась. Она смахивала слезы. Воспоминания били ключом. Мне не хотелось оставлять ее одну.
Синий сарафан в цветок с длинным подолом, был выбран, чтобы не смущать бабушку и ее соседей. За годы, мой гардероб набился короткими юбками, открытыми топами, привычными для молодежи. На работе за дресскодом не следили. Этим женский коллектив был по душе.
В небольшой гостиной, через которую вел проход, стоял диван у стены и деревянный круглый стол у окна. На нем расположился стационарный телефон, каких я не видела уже полжизни, и небольшая ваза с веточкой белой гортензии. В доме пахло побелкой, хотя он был деревянным. Стены поверх обоев закрашены слоем краски. Только уголки под плинтусом выдавали прошлый желтый цвет с коричневым узором.
Долго за столом на кухне мы разговаривали с бабушкой. Она спрашивала об отце:
–Он рассказывал тебе про меня? – заглядывала Анна в лицо, стараясь отыскать в нем ответ. – Как он там поживает?
Смотря в ее чистые синие глаза, усыпанные в уголках морщинками, старый платок на голове, белые волосы и на то, как она, все время поправляла платочек в рукаве на запястье, я не осмелилась рассказать правду. Когда повисла тишина, я спросила про соседскую лошадь.
– Вон видишь яблоньки. Это я для нее посадила. Сама яблоки не ем. Зубы уже не те. Сорт под ее имя выбирали. Сосед привез, – Анна указала в окно. Лошади уже не было видно.
– Как ее зовут? – мне хотелось знать. Называешь имя, и уже считай друг лошади.
– Карамель, – гордо ответила бабушка. Она начала собираться, заворачивая свежую буханку хлеба в бумагу. – Ты ешь, а я к подруге за молоком схожу, да навещу ее. У нас традиция такая.
