Отец уснул. А я искала подходящую рубашку и костюм. Мы проверяли его через каждые полчаса, но он не приходил в себя. Лицо покрылось испариной, сердце продолжало биться, но сознание отключилось. Обтирали влажным полотенцем и постоянно смачивали губы. Тело реагировало, он автоматически пытался пить. Прошли сутки. Никаких изменений. Он так и не пришёл в себя. Впал в кому. Казалось, спит. Сердце продолжало качать кровь. К вечеру заметили: на еле тёплых руках появился синеватый оттенок. Наступила ночь. Каждый час длился словно в другом измерении…
За последние три дня я постарела будто лет на двести. В два часа вместе с матерью обтёрли его. Кожа на теле стала синеть. Через двадцать пять минут сердце остановилось. Он пытался открыть глаза, но смог приоткрыть только один. Взгляд ничего не выражал. Мама закрыла глаз рукой, и мы аккуратно положили тело на кровати. После приезда полиции и «скорой» решили не терять времени, привести тело в порядок. Вымыть. Одеть. Родственников у нас нет, помочь некому, пришлось всё делать самим.
Я залезла на кровать, взяла отца под руки со спины, чтобы удержать в сидящем положении. Мать аккуратно снимала с него тёплую кофту. Парализованная рука никак не поддавалась. Стали разрезать вещи ножницами. Пошло быстрее. Всё делали молча, говорили друг другу только самое необходимое. Мы берегли силы, их почти не осталось, а впереди – похороны. Хотелось, чтобы всё закончилось как можно быстрее. Когда разрезали и аккуратно сняли майку, увиденное шокировало: вся спина, бока и руки покрыты синими пятнами. Тело начало разлагаться, когда он ещё дышал. Сердце билось, но человек фактически был мёртв.
– Ма, потихоньку оботрём его, оденем… придётся перенести и положить на пол. Нельзя оставлять на кровати, где тепло. Постелем на пол плед, положим и откроем настежь окно.
Мы аккуратно приводили тело в порядок. Точно так же купали отца, когда он был живой. Мне казалось, он спит. Голова не держалась и безжизненно опускалась то в одну, то в другую сторону. Сначала надели бельё, затем рубашку и брюки. Тело приходилось опускать и класть ровно, затем поднимать и держать, чтобы не упало. Мы спешили, пока руки и ноги не окостенели. Я смотрела и осознавала, что это тело, просто тело. А человека в нём уже нет.
Когда начали надевать пиджак, мать не выдержала:
– В этом костюме он был в загсе, на нашем бракосочетании. Кто бы знал, что именно в нём положат в гроб… – такие непредсказуемые повороты потрясают. Насмешка судьбы.
– Не надо хранить костюм сто лет, – ответ резонный, но ничего не меняет. – Единственный костюм, который выглядит прилично. Ему всё равно, поверь. Думать нужно о живых. Или у тебя есть возможность купить новый?
Мать зажала в душе свой протест, и начала просовывать мёртвые руки в рукава пиджака. Правая рука зашла без проблем, а вот левая никак не поддавалась. При очередной попытке послышался лёгкий хруст. Кровь застыла в жилах. Бросило сначала в жар, затем в холод. Мать взорвалась:
– Господи, да что это такое! Не хватало только переломать кости! Будет что вспомнить на старости лет! – на этот раз прорвалось отчаяние. Стало жаль её, но жалость делу не поможет.
– Держись! Начали, значит, доведём до конца. Всё получиться.
Смогли. Я немного успокоилась, но силы стали покидать. Останавливаться нельзя. Теперь – перенести тело. Постелила на пол плед и перевела дыхание.
