Игра слов. Практика и идеология художественного перевода - страница 2

Человек, который перевел название песни I saw her standing there как “Я видел ее, стоящую (или стоящей, чтобы избавиться от запятой) там” и записал этот перевод, испытывает легкое недоумение. Поразмыслив, он может заменить “видел” на “увидел” и подивиться тому, что англичане не отличают совершенный вид глагола от несовершенного. Как же тогда они отличают друг от друга на письме соответствующие ситуации? Но даже если отвлечься от этой досадной неопределенности, перевод выглядит, мягко говоря, странно (хотя в грамматическом отношении он безупречен). То же самое происходит и с многими другими английскими фразами: если перевести по порядку слова, из которых они сложены, а потом кое-как склеить эти слова друг с дружкой по правилам русской грамматики, выходит что-то откровенно нерусское – то, что называют подстрочником. И возиться с этим подстрочником, чтобы превратить его в нормально звучащую русскую фразу, – дело очень трудоемкое, поскольку строгих алгоритмов для проведения такой операции, годных на все случаи жизни, не существует.

Итак, легко убедиться в том, что переводить иностранные слова поодиночке, а потом собирать из них предложения, как из деталей конструктора, – путь если и не совсем бесперспективный, то по крайней мере весьма тернистый. Но можно пойти и другим путем. Мы уже заметили, что в процессе перевода выделяется один важный момент – понимание каждой очередной фразы, то есть кусочка текста, обладающего смысловым и интонационным единством. О том, что значит понять фразу, у нас еще будет речь ниже, хотя понять это полностью нам вряд ли удастся (надеюсь, что эту фразу вы все-таки поняли). Пока же договоримся, что будем переводить текст небольшими порциями, представляющими собой законченные фразы, а процесс перевода одной фразы разделим на две стадии – до ее понимания и после.

Первая стадия – борьба с иностранным языком, в которую приходится вступать любому читателю. Правда, обычный читатель редко доводит эту борьбу до конца: читая книгу на чужом языке, он увлеченно следит за развитием сюжета и не хочет отвлекаться на выяснение мелких подробностей, а потому не лезет в словарь за каждым незнакомым словом и порой пренебрегает оттенками слов, ему известных. Примерно так же мы ведем себя и тогда, когда читаем на родном языке, особенно если история, которую рассказывает автор, случилась в давние времена и в непривычной для нас обстановке. Как читателям нам хватает неполного понимания, но переводчик не может позволить себе такую расслабленность – он должен разобраться во всем досконально.

Допустим, что нам это удалось и понимания мы достигли, тем самым получив всю вложенную во фразу информацию вместе с ее окраской. Попробуем теперь забыть, как все это нам досталось, и придумать свою, русскую фразу, которая совпадала бы с авторской по содержанию и вдобавок была бы так же окрашена эмоционально. К несчастью, универсальных рецептов для такого придумывания не существует; во всяком случае, их еще не придумали. Нужная нам фраза не конструируется, а рождается у нас в подсознании. И практика показывает, что ее качество напрямую зависит от того, насколько неравнодушно мы относимся к оригиналу. Я уже говорил, что мы садимся за перевод как раз потому, что хотим в каком-то смысле присвоить себе книгу, написанную на чужом для нас языке, и это присвоение происходит именно тогда, когда мы перепридумываем ее на своем, фразу за фразой и абзац за абзацем. В это время мы тоже становимся писателями – или, точнее, притворяемся ими.