При упоминании имени ненавистной богини Кассандра содрогнулась всем телом. Она на шаг отступила от окна и отерла рукой мокрое лицо.
– Подожди, Главк! Мне не поспеть за тобой, – отозвался на улице запыхавшийся мальчишеский голос, принадлежавший, очевидно, тому самому лентяю Гелену.
– Так не будь таким тучным, Гелен, – крикнул уже где-то ниже по улице первый мальчишка. – Бежим, бежим, а то не успеем.
Кассандра подняла опущенный в пол взгляд. Пророческий дар помог ей, как это бывало и раньше, раздвинуть перед внутренним взором серую пелену дождя за проемом окна. В мыслях своих пронеслась она мимо колоннады дворца владыки Трои, мимо грузных и помпезных статуй. Опережая мальчишек, скачущих по мокрым ступеням и старающихся не поскользнуться, чтобы не сломать себе шею, Кассандра мысленно спустилась по мраморной лестнице вниз, в город. Затем мимо лавок торговцев, домов воинов и лачуг бедноты она добралась до западной стены.
Гигантские блоки, вытесанные некогда Посейдоном и Аполлоном и принесенные с отрогов Иды, чтобы быть сложенными в гигантскую и незыблемую для врагов стену могучего города, теперь были разметаны в стороны. В своем видении Кассандра ясно различала огромный пролом – локтей в сто, не меньше. И сделан он был не данайцами, не бессмертными богами, а самими защитниками цитадели.
– И здесь не обошлось без тебя, проклятая серебряная богиня, – с ненавистью прошептала Кассандра, закрыв глаза.
Как только она смежила веки, ее видение стало ярче. И никакой дождь уже не затуманивал для нее окрестности…
Толпа народа. В ней смешались старики и воины, женщины и дети. Крики, периодически вспыхивающие перебранки, толчея в борьбе за лучшее место. Каждый во что бы то ни стало хотел видеть то, что творилось там, в нескольких десятках локтей впереди, в самом проломе. Люди толкались, люди влезали на близлежащие деревья. Вверху, на крепостной стене справа и слева от зияющего, как свежая рана, пролома тоже толпились любопытные. Они смеялись, давали советы работающим, потешались над их бестолковостью и неуклюжестью или негодовали по этому поводу. Каждый из них, похоже, гораздо лучше знал, как нужно выполнить то, что творилось в проломе, невидимом пока мысленному взору пророчицы.
Кассандра в своей комнате запрокинула голову назад. По ее телу пробежала легкая судорога. Взор ее упирался мысленно в широкие спины ремесленников и торговцев, спотыкался об их мокрые от дождя хлены. Она никак не могла заглянуть туда, где творилось в тот момент самое главное, самое важное, то, что должно будет изменить все и навсегда. То, что уже нельзя будет исправить, то, что с неотвратимостью смерти приближалось и накатывало на город, выдержавший многолетнюю осаду.
– Да тяни же ты, неумеха! – вырвался из клокочущего шума толпы чей-то пронзительный фальцет.
Уж не Главк ли, бросив позади пухлого и неловкого Гелена, постоянно оскальзывающегося на мраморных ступенях, прибежал сюда и подал свой голос? Крик этот как будто перерезал невидимую нить, которая держала взгляд Кассандры внизу, словно голубку, привязанную за лапку к жердочке. В своих мыслях прекрасная дева воспарила вверх. И вот уже толпа с ее криками, давкой и пестрым бесконечным мельтешением осталась внизу.
Взгляду пророчицы открылся пролом в стене. И лошадиная голова, огромная и свирепая, со всклокоченной кудрявой гривой и раздувшимися ноздрями, оказалась прямо перед ней. Циклопических размеров деревянный конь, стоящий на сколоченном из толстых брусьев помосте, занимал собой, казалось, все пространство без остатка. Афина немало потрудилась, вырезая из смолистых троянских сосен и сколачивая вместе его величественные формы.
