– Согласен, – с готовностью поддакнул Паша, не обращая внимания на некоторое недоумение Балабанова. – Вот мы с вами ничего и не решаем, к сожалению.
– П-почему же? Это какая-то не правильная философия, Павел Павлович! Наоборот! Если к-каждый простой человек приложит максимум усилий, для того чтобы п-повлиять…
– Да бросьте, Филипп Владимирович! Если бы все было именно так, мы бы с вами давно уже жили в светлом будущем. Еще тысячу лет назад люди бы собрались, поплевали на руки, засучили рукава, да исправили бы мир к лучшему. Так не бывает, Филипп Владимирович. Вон, в семнадцатом году каждый простой человек тоже приложил максимум усилий. И что из этого получилось?
– Мне кажется, – не выдержал, наконец, Балабанов, – что политики на сегодня достаточно. У нас своих проблем полно… Павел Павлович, кончай, в конце концов, мусолить карты! Сдавай.
Так незаметно детективы перешли на «ты».
Исаев, между тем, спохватившись, быстро произвел раздачу.
– Раз, – тут же произнес Балабанов и замолчал.
– П-пас… Виктор Андреевич, вы хотели о чем-то рассказать мне. Э-это имеет отношение к нашему делу? Вы что-то узнали?
– В самом деле, – подхватил Паша, – что тебе удалось выяснить за вчерашний день?… Два.
Балабанов уперся в свои карты. Рука его медленно потянулась к сигаре. Он поднес ее к губам, сделал затяжку и вернул на место.
– Здесь… Что я выяснил? Я выяснил примерную картину происшедшего и попытался вылепить кое-какую версию, – Балабанов хмыкнул и недовольно взглянул на Исаева. – У меня даже был подозреваемый.
– Три… – объявил Паша. – И я, кажется, догадываюсь, кто именно.
– В том-то и дело! Все ни к черту не годится! Версия рухнула как карточный домик за полдня.
– П-почему?
– Потому что подозревал я именно Исаева. Это же очевидно: он следил за Щукиным, а после убийства скрылся в неизвестном направлении. Как же его не подозревать?… Здесь.
– Семь третьих… Но это только к лучшему. Ты потерял меня, как подозреваемого, но получил дополнительную информацию. Разве нет?
– Ерунда! Информация эта – не пришей к штанам рукав. Она ничего принципиально не меняет… Здесь.
– Играй, Виктор Андреевич.
– Она не меняет самого главного. Отсутствия очевидного подозреваемого и убедительного мотива преступления. И это при том, что у всех десятерых полное отсутствие алиби! Просто мистика какая-то.
– Стоп, – скомандовал Паша, – не будем торопиться. Во-первых, мистики в нашем деле быть не может! Мы должны объяснить все. Даже мистику. Во-вторых, полное отсутствие алиби, это очень сомнительный вывод. Такого не может быть, потому что не может быть никогда. А в-третьих…
– Семь червей, – объявил Балабанов. – Пардон, ход мой?
– Да.
– Тогда восемь.
Овсянник и Паша переглянулись.
– Ну что, Филипп Владимирович, обновим детективу горку?
– О-обновим. Я в-вистану.
– Окей. Пас… Так вот, в-третьих, что касается мотива преступления. Запомни, преступлений без мотива не бывает. А в наше время мотив большинства преступлений, как правило, один и тот же. Деньги. Просто мы пока еще не уловили, какие именно деньги замешаны в убийстве Вадима Щукина.
– Н-намекаете на ваше расследование в Москве?
– Почему бы и нет.
– Кстати, мотив это еще не все. Есть вещи, которые беспокоят меня значительно больше, потому что я не могу их объяснить. Каким образом, например, в карман Вадима Щукина попал ключ от каюты Федосюка и что такой факт означает?
Детектив посмотрел на Пашу, словно ожидал от него немедленных объяснений, а Паша, тем временем, беспечно попыхивал сигарой.
