На улицах Тулы и Алексина я не встретила ни одной девушки в длинной юбке, да и зрелые тети щеголяли в столь откровенных нарядах, обнажая толстые ляжки и обвислые груди, что я диву давалась: неужели они не видят, как это вульгарно? Почему им никто не подскажет?.. А вместо этого «подсказали» мне.
– Римма, мы отстали от моды, – примиряюще заметила мама; эта реплика показалась мне унизительной и породила внутренний протест.
Но тетка воодушевилась:
– Конечно, где вам в этом убогом Гр-розном! Еще бы платком девчонку замотала!.. У нас так не носят, забудьте ваш мусульманский кошмар-р, мы ей пер-решьем или купим новую. Да и блузка, честно говор-ря… У нее все такие? Словно из бабушкиного сундука. (Она была недалека от истины: вот уже год, как одежду мне не покупали, а перешивали из хранящихся у тети Дуси нарядов; но до сих пор я считала, что одета красиво). Ничего. Мы это попр-равим. Подбер-рем что-нибудь из кофточек Алины…
– Если Алина не против, – вставила дочь с прежней спокойной насмешкой.
– Ах, это Алинка шутит! – засмеялась тетя Римма; смех был такой же возбужденный, как и речь, движения рук и глаз. – Ничего, ничего, что-нибудь пр-ридумаем…
Словно я приехала голой и теперь следовало немедленно прикрыть мою срамоту. Почему мама не вступится, не осадит эту самоуверенную тетку? Но мама, казалось, не видела в происходящем ничего дурного. Чувствуя, как пылают щеки – вот что значит «теплый прием», – я присела на краешек дивана. У ног моих вертелась Мими, такая славная, ей все равно, какой длины у меня юбка! Я похлопала рукой; Мими на секунду заколебалась, потом прыгнула и приткнулась рядом с выражением блаженства на мордочке.
– Моська!..
От этого грозного окрика дяди Бори вздрогнули мы обе.
– Ты почему на диване?! А ну брысь, – шипел дядька на бедную псину; но я почувствовала, что упрек предназначен мне.
Мими соскочила весьма резво для своей комплекции и, поджав хвост, поплелась к подстилке в прихожей. «Знай свое место», – подумалось мне, и мысль эта породила неприятное предчувствие.
Какое место в этой стае будет у меня?..
«Ку-ку!». Часы пробили половину третьего.
Я заворочалась, устраиваясь поудобней в тщетной попытке приманить сон, и кресло-кровать заскрипело. Только бы не разбудить Алину. Я жалела ее и вместе с тем сознавала, что она не нуждается в моей жалости и, вздумай я навязаться, спокойно и иронично поставит меня на место. И снова подумалось: а какое оно, мое место?..
По меркам тети Риммы, я оказалась застенчивой до неприличия. Впрочем, какой еще может быть девочка из мусульманского Грозного, воспитанная в старомодном духе престарелыми родителями?.. Все это так явно читалось на лице моей тетки, когда она, задрав выщипанную бровь, смотрела на меня во время примерки одной из перешитых Алининых кофточек.
– Ну что ты там пр-рикрываешь? У тебя еще и пр-рикрывать-то нечего! – смеялась она с добродушием гиппопотама. – Да, Лид, воспитала ты скр-ромницу. У нас так не пр-ринято. Ну ничего. Мы это попр-равим…
Две фразы я чаще всего слышала из ее уст в эти дни: «У нас так не принято» и «Мы это поправим». Словно до приезда в Алексин я была наброском, черновиком, причем не слишком удачным, и лишь в ее надежных руках, унизанных кольцами, у меня есть шанс стать чем-то, что не стыдно предъявить миру. (А главное – соседям).
Увидев меня в комбинации (сей предмет гардероба появился одновременно с длинными юбками), тетя Римма оторопела:
