Мэг чуть не лопнула от смеха.
– Мамочка, Пирс просто симпатичный парень. Он со мной очень нежен. А разговариваем мы о кинематографе. Он цельная натура, не употребляет наркотиков, не пьет – в отличие от большинства ребят, с которыми я раньше встречалась. Мам, ты же не знаешь, как трудно в наши дни найти нормального человека. Куда ни кинь – сплошь чудики или неудачники.
– Звучит невесело. Особенно если твоего приятеля ты к чудикам не относишь. Хотя… вел он себя вежливо и к тебе, кажется, хорошо относится. Но, дорогая моя, только вообрази, как ты представишь его папе!
– Об этом даже не думай. Все не настолько серьезно. А может, это вообще скоро кончится. Мне приходится часто бывать на людях, а он все время на диете. Всякие клубы, бары и рестораны он на дух не выносит. И в половине девятого ложится спать.
– Да, не разгуляешься, – согласилась Пэрис. Она впервые встречала такого человека и очень тревожилась за дочь. Конечно, хорошо, что парень не пьет и не колется, но, по ее мнению, одного этого было недостаточно.
– Кроме того, Пирс очень религиозен. – Мэг явно хотелось реабилитировать приятеля в глазах мамы. – Он буддист.
– Из-за матери?
– Нет, она у него иудейка. Но перешла в буддизм после того, как познакомилась с одним каратистом из Нью-Йорка.
– Мэг, я как-то с трудом это воспринимаю. Если у вас тут все такие, я лучше останусь в Гринвиче.
– Сан-Франциско намного более консервативный город. А кроме того, там все «голубые».
Она дразнила мать, но отчасти так оно и было: город действительно славился своими сексуальными меньшинствами. Тамошние девушки – знакомые Мэг – без конца жаловались, что с кем ни познакомишься – непременно окажется «голубым» и куда более симпатичным внешне, чем внутри.
– Это утешает. И ты хочешь, чтобы я туда переехала жить? В Гринвиче мне хотя бы гарантирован благопристойный парикмахер, если я вдруг надумаю волосы отрезать.
Мэг погрозила матери пальцем.
– Мам, как тебе не стыдно? Мой парикмахер самый настоящий натурал. А «голубые», чтоб ты знала, правят миром. Думаю, тебе в Сан-Франциско понравится. – Теперь она говорила серьезно. – Можно, например, поселиться в Марин-каунти, это вроде Гринвича, только климат получше.
– Даже не знаю, солнышко. У меня все друзья в Коннектикуте. Я там живу всю жизнь…
Ей было страшно срываться с места и ехать за тысячи миль только потому, что ее бросил Питер. Калифорния ей казалась какой-то другой планетой. В свои сорок с небольшим Пэрис боялась, что не сумеет адаптироваться, хотя для Мэг, скажем, это было идеальное место.
– И часто ты теперь видишься с этими друзьями? – напирала Мэг.
– Не очень часто, – призналась мать. – Хорошо-хорошо, совсем не вижусь. В данный момент. Но когда все образуется и я привыкну к своему новому статусу, я снова начну выходить. Просто мне этого пока не хочется.
– А среди твоих друзей есть неженатые? – продолжала Мэг свой допрос.
Пэрис призадумалась:
– Кажется, нет. Те, у кого жена умерла или кто развелся, обычно перебираются в город. Гринвич – это семейное местечко; во всяком случае, все люди из нашего круга живут там с семьями.
– Вот именно! И как ты там собираешься начать новую жизнь? Среди семейных людей, с которыми сто лет знакома? С кем ты будешь встречаться, мама?
Вопрос был резонный, но Пэрис не хотела об этом даже слышать.
– Ни с кем. И вообще, я еще пока что замужем.
– Ну да, на ближайшие три месяца. А что потом? Ты ведь не можешь до конца дней куковать одна. – Мэг была настроена решительно, и Пэрис отвела взгляд.
