На следующий день у меня появилась возможность обратиться к одному из офицеров – капитану Сидоргину. Я попросил его о звонке родным. Капитан пытался от меня отделаться, но я не сдавался, требовал, чтобы позвали начальство, просил дать мне позвонить. Говорил, что мои родные сейчас в шести тысячах километров от меня и совершенно не представляют, где я и что со мной. Я убеждал, что мне нужно просто сказать, что я жив и со мной все в порядке. Я давил на жалость, говорил о любви к маме, а сам хотел только одного – выбраться из этого ада любой ценой. Капитан задумался и в итоге разрешил позвонить с телефона в кабинете под его присмотром. Я набрал номер маминого мобильного, который повторял про себя всю ночь, боясь забыть. Каждый гудок звучал как удар по сердцу, я боялся, что если она не возьмет трубку, – я пропал. Но вдруг гудки прекратились, и в трубке раздался такой знакомый и родной голос:
– Алло.
Я никогда не был так счастлив от звуков маминого голоса, как в этот раз. Мгновенно выдохнул, испытав по-настоящему физическое облегчение, и произнес в трубку:
– Алло, да, мама, привет! – я старался говорить спокойно, чтобы не смутить капитана, внимательно слушающего разговор и вглядывающегося в мое лицо.
– Костя, ты где? Я уже второй день не могу до тебя дозвониться. Ни до тебя, ни до Славы. С тобой всё нормально?
– Меня тут в армию забрали.
– Что?! Кто забрал? Ты где? Я приеду!
Я назвал ей номер воинской части в Иркутске, и в конце разговора, глядя во внимательные глаза капитана, судорожно произнес:
– Спаси меня отсюда!
Капитан злобно скрипнул зубами и оборвал связь, нажав на кнопку. Конечно, мне досталось и от капитана, и от сержанта, и от старослужащих, которым капитан рассказал, как я умолял маму спасти его из армии. Меня били, оскорбляли, заставили отжиматься и чистить унитаз зубной щеткой. Но где-то в глубине души у меня маячила надежда на то, что мама что-то сделает для того, чтобы спасти меня, что этот ад когда-нибудь закончится.
И он действительно вскоре закончился. Через три дня мама прилетела. За это время я познал всю бессмысленность и беспощадность отечественной армии. Наша «служба» была полна тяжких физических нагрузок, которые убивали тело, но главное – глупости и бессмысленности, которые убивали мозг. К примеру, посреди казармы на полу была прочерчена линия, через которую нельзя было переступать, её нужно было обходить. Почему? Для чего? В чём смысл? Ответа не было, а особо любопытные удостаивались тумаков от сержанта. Нас заставляли выкапывать первые полдня огромную яму, а оставшиеся полдня закапывать её обратно. Всё это было нацелено только на одно – лишить воли, сделать так, чтобы мы не думали, не задавали вопросов и выполняли любой приказ. Наверное, на войне это полезно – мгновенно падать на землю, когда звучит команда: «Вспышка справа!» – и не оглядываться вокруг, спрашивая: «А что там случилось?» Но мы были не на войне, и вряд ли на ней когда-нибудь окажемся.
Бессмысленность происходящего угнетала, я не знал, что бы со мной стало, если бы в один прекрасный день в казарму не зашел капитан Сидоргин. Он выкрикнул мою фамилию и сказал: «С вещами на выход!» Вначале я даже не понял, что произошло. Видимо, я так привык к происходящей бессмыслице, что по инерции подчинился, собрал вещи и пошел за капитаном. Он проводил меня в кабинет, дверь раскрылась, и я увидел маму. Она выглядела совсем не как обычно. Сейчас она была похожа не на веселую, всегда изящно одетую и общительную даму, а на настоящего бойца: скромная одежда, смелый, властный и сосредоточенный взгляд, лицо, не выражающее никаких эмоций. Такой я её ещё не видел.
