Игра во всё - страница 16



А вообще-то хочу сказать, что я хоть и родился в Октябрьске, в бывшем купеческом доме, который не купил, но совсем человек не из Октябрьска. Все мои друзья, все, кого я знал, они, по-моему, из этого городка. А я вот нет. Мне так кажется, почти уверен. Я жил там, это моя родина, но все равно как бы чужестранец, какой-то особенный. Родился там, чтобы стать москвичом. Так и случилось.

Полеты во сне и наяву

К бабушке меня отвезли, потому что детский сад, куда мама с папой собирались меня отдать, я отверг сразу. Не захотел в него ходить. Как меня ни уговаривали, как ни объясняли, что там такие же дети, как я. Там же и добрые воспитательницы, веселые игры, книжки читают, пляшут, поют и поесть детям дают. А на присадовской площадке даже качели, а по праздникам встречает ребятишек какой-то большой бегемот, говорящий голосом директора детского сада. Нужно только днем спать, потому что «тихий час». А по выходу на прогулку всякие встречные маленькие дураки, эти местные хулиганы, строят рожи, громко хохочут и кричат: «Детский сад, детский сад, половина поросят!» А в остальном – почти все так же, как у бабушки в Костычах. Но уговорить меня не удалось. Я наотрез отказался ходить туда, где веселые игры, добрые тетеньки-воспитательницы, книжки читают, большой бегемот и надо зачем-то днем спать. Хотя бы половинным поросенком я тоже себя не считал. Так что очень не понравилась мне моя возможная жизнь в самом обычном советском детском саду. Решительно заявил, что это все не по мне. Не без значительного объема пролитых слез.

А то, что мама с папой приезжали к бабушке с дедушкой только на субботу и воскресенье, было для меня вообще колоссальной трагедией, которая правила всей моей жизнью. В сознании не укладывалось, что они так редко приезжают не потому, что не хотят меня видеть, а потому, что оба работают. Отец – машинистом на тепловозе, мама – секретарем по идеологии Октябрьского городского комитета КПСС, высокая должность по тем временам.

Когда они уезжали, со мной случалась истерика. Часа три бабушка не могла меня успокоить. Я плакал; очень сильно переживал. Она мне говорила, что скоро мама с папой приедут опять, а мне казалось, что они уехали навсегда, я никогда их больше не увижу и обречен всю жизнь прожить без моих любимых родителей.

Конечно, это все давно ушло, но и… не ушло. Моя внутренняя природа сохранила переживания детства, и явственные отзвуки этих переживаний в моих несчастных персонажах – от Поприщина до Минетти. Печаль и грусть из-за несправедливости мира…

О конце жизни я тоже задумывался. Мне было лет пять-шесть, когда такие мысли стали тревожить меня. Я стал задумываться, что жизнь когда-нибудь кончится и ничего больше не будет. Совсем ничего. Темная и ужасная пустота. Бабушке я не говорил о том, какие мысли посещают меня. Я просто не спал и ночью смотрел в окно. От страха. От непонимания. Я не понимал, зачем жить, если есть неизбежный финал.

И еще эти местные похороны, обставленные так, что почти все жители участвуют в них. Скорбная процессия проходила под нашими окнами. За гробом шли безутешные родственники во всем черном, а за ними все остальные. Это теперь в городах мы не видим ничего подобного, а тогда все происходило на глазах у всех, и мы, мальчишки, бегали за гробами… Играли, так сказать, в то, чему названия, наверное, не существует.

Я потом не раз вспоминал, как это было. Как процессия по улице шла, а мы бежали за ней неизвестно для чего. Бегу, а у самого сердце от страха, от грусти сжимается. Мне кажется, что не надо мне этого делать, но все равно бегу. За компанию. Наверно, психика у моих друзей была крепче, чем у меня. Они не так близко к сердцу принимали происходящее. Я же воспринимал более эмоционально, и вот эта эмоциональность до сих пор дает о себе знать. Если я в жизни эмоционально перегружаюсь, мне потом тяжело. Поэтому некоторые вещи стараюсь держать на расстоянии. По возможности избегаю сильных стрессов, хотя избежать бывает очень трудно. Избегаю по возможности и таких вопросов, на которые нет ответа. Мне лучше мимо пройти какого-то события, а не быть в нем. Возможно, из-за моего духовного несовершенства… Не знаю… Это очень сложно.